В основанной Христом Церкви власть царская и священническая как бы получила слияние, но теперь уже в каждом христианине (1 Пет. 2:5,9-10; Откр. 1:6; 5:10; 20:6). Хотя священство и царство принадлежат Христу, однако христиане обладают ими по причастности к Нему. “Разве и мы, мiряне, не священники? – спрашивает Тертуллиан. – Церковный авторитет и почет, освященный возседанием с иерархией, вот что установило различие между клиром и народом. Поэтому, где нет собрания церковного чина, там ты и совершаешь и возношение и погружение, и один ты сам себе священник; но где трое, там уже церковь, хотя бы то были и мiряне. Итак, коль скоро ты носишь в самом себе право священства – на случай необходимости, то следует тебе подчиняться и дисциплине священничества, т. к. тебе необходимо присуще право священства”7. Той же причастностью определяются служение и власть светской и церковной иерархий, объединенных в единой Церкви и под единым Главой Господом Исусом Христом. Ни о каком кровном наследовании каких бы то ни было служений в Церкви уже не может быть и речи, а любое проявление сего означало бы возврат к Ветхому Завету8.

То же самое можно сказать и о патриаршестве в его новозаветной форме. Трехчинную иерархию в Церкви – епископ, пресвитер, диакон – принято именовать установлением Христовым (или Христопреданным), хотя более верно сказать, что сие установление – Божественное.9 Историко-богословской наукой доказано, что первоначально епископство и пресвитерство не имели иерархических различий, но являлись понятиями тождественными (Тит. 1:5,7). Выделение пресвитерства в особое служение в конце I – начале II веков, отличное от епископского, произошло не в результате трансформации идеи о первосвященстве епископа наподобие служения ветхозаветного первосвященника – как ошибочно считает прот. Н. Афанасьев10 – а по причине упразднения апостольства как служения в своем роде исключительного и более не реставрируемого. Сами Апостолы называли себя пресвитерами (1 Пет. 5:1; 2 Ин. 1:1; 3 Ин. 1:1). То есть место епископов в первенствующей Церкви занимали апостолы, а после окончания их служения – первый пресвитер (по нашему – протоиерей), который окончательно усвоил себе наименование епископа, тогда как младшие пресвитеры постепенно заняли положение, идентичное нынешнему приходскому священнику.

Так или иначе, епископ есть наивысшее иерархическое служение в Церкви. Выше епископа по дару благодати среди церковных должностей никого не сушествует, всех же их возглавляет и ими управляет единый Первосвященник и Пастыреначальник Христос. “Как существует один Господь, одна вера, одно крещение, – говорит св. Киприан Карфагенский, – так существует и одно епископство (т. е. одно достоинство и одна власть епископов), едино и нераздельно, и каждый епископ должен находиться под властью единого и наивысшего епископа – Христа, единого Главы и Жениха единой Церкви, точно также, как масса солнечных лучей составляет одно сияние”.11 Хотя учреждение митрополий, появившихся в зачатке уже с сер. II века, и архиепископий и экзархатов, начиная с IV века, не предполагает установления еще более высшей, чем епископ, степени священства, а лишь т. н. “первенство чести”, однако сопряженные с этими титулами полномочия, как они сложились в церковной практике, все же являются некоторым преувеличениием власти епископа над другими, равными ему по достоинству и дару благодати, епископами. С IV века Митрополиты и архиепископы фактически уже не обладают простым первенством чести. Формально оставаясь первыми среди равных, нередко они присваивали над подведомыми себе епископами сверхдолжные права и власть, кои по идее должны принадлежать одному Исусу Христу как действительному Архиепископу (т. е. Великому Епископу) всех Церквей. С течением времени такое иерархическое возвышение первенствующего епископа стало мало по малу утверждаться в Церкви de facto, что входило в противорчие с древней апостольской практикой.

Тем более никакого основания в апостольских установлениях невозможно найти должности патриарха. Ведь что такое патриарх? – Это верховный отец, обладающий всею полнотою власти – первосвященнической и царской (=государственной), передающейся, притом, по кровному родству, как мы могли убеждиться из ветхозаветной истории. Каким образом титул патриарх появился в новозаветной Церкви – непонятно и загадочно. Ясно одно: должность патриарха, как она установлена теперь в Церкви, не соответствует патриархальной власти Ветхого Завета, а потому сам титул патриарх есть титул в иерархической структуре Церкви не вполне законный с точки зрения Священного Писания, т. к. в Новом Завете Патриархом в точном смысле сего понятия является только Господь Исус Христос. Ясно и то, что в Древней Церкви сей титул отсутствовал. Проецирование же патриархальной власти Христа на епископов, разработанное позднейшими богословами, по нашему мнению, не совсем корректно (равно как и на императоров). Следует заметить, что даже римские первосвященники, сколь бы ни ругали их за их идею приматства над всеми Церквами, никогда не дерзали именовать себя патриархами, но назывались просто – папами (=отцами), вопреки традиции, появившейся на Востоке. Однако, возвратимся к теме церковно-иерархического устройства апостольской Церкви и разсмотрим в этой связи вопрос самоуправления Церквей.

Существование различных автокефальных Церквей, управляющихся самостоятельно и независимо от других Поместных Церквей, имеет твердое основание в Свящ. Писании, истории и церковных канонах.

“Божественный Учитель повелел св. Апостолам призвать в Церковь и научить все народы (Мф. 28:19-20). Апостолы, во исполнение заповеди своего Наставника, разошлись с проповедью во все концы земли (Деян. 10:18). Апостольская проповедь велась на многих языках (Деян. 2:4-11). Свое миссионерское служение Апостолы разделили по народам, поэтому св. Петр считается апостолом евреев, св. Павел – греков, св. Фома – персов и индийцев и т. д. Благовествуя слово Божие в разных странах, свв. Апостолы основывали Поместные Церкви, входившие в единый организм Церкви Вселенской. В тех местах, где находился народ одной национальности, Апостолы основывали Церковь из одного народа, или, как позднее стали говорить, Церковь национальную, а в тех местах, где проживало разноплеменное население, основывали ее из христиан разных национальностей. Одна из первых Церквей, основанных Апостолами, состояла из людей одной нации – это Церковь в Иудее (Гал. 1:22-23). Вскоре, при Апостолах или в ближайшее к ним время, возникли подобные Церкви – из христиан одного племени – и в других местах: в Индии, Эфиопии, Галлии и т. д. Но в те же годы основываются христианские Церкви и иного состава – из смешанного населения, из христиан разных племен, например, в Антиохии, Риме, Коринфе.

Основывая Поместные Церкви в разных странах, свв. Апостолы ставили пастырей, которым предоставляли право управлять этими Церквами, самостоятельно устраивать их внутреннюю жизнь с учетом местных особенностей и условий. Таким образом, самими Апостолами утверждались Церкви с самостоятельным управлением.

В апостольских посланиях уже упоминаются как отдельные Церкви – Асийские (1 Кор. 16:19), Македонские (1 Кор. 8:1), Галатийские (Гал. 1:2), Фессалоникийская (Сол. 1:1), Лаодикийская (Кол. 4:16), Филиппийская (Филип. 1:1), Церковь в Вавилоне (1 Пет. 5:13) и др. В 1-3 главах книги Апокалипсис называются поименно семь Асийских Церквей. Уже это общее перечисление Апостольских Церквей дает возможность заключить, что основанием для такого деления Церквей служило административное деление Римской империи. Обширные церковные области названы именем целых округов (Церкви Асийские), меньшие – именем провинций (Церкви Македонские), дальше – именем городов (например, Фессалоникийская) и проч.

Управление отдельными Церквами было сосредоточено в главных городах округов или провинций, где имелись епископские кафедры. Это также можно видеть в апостольских посланиях. Так, св. ап. Павел, для того чтобы проститься с Асийскими Церквами и преподать им последние наставления, вызывает в Милит только пастырей Ефеса – главнейшего города Асии – и на них возлагает попечение о всем церковном округе (Деян. 20:17-38). Подобное наблюдается и в отношениях св. ап. Павла к Церквам Ахайи: к ним он обращается через христиан Коринфа – столицы Ахайи (2 Кор. 1:1). Также и св. ап. Иоанн Богослов, возвещая суд Божий над Малоазийскими Церквами, обращается со словом к предстоятелям (ангелам), имевшим кафедры в знатнейших городах этой области (Апок. 2-3). Да и сами апостольские послания направлялись на имена христиан главнейших городов провинций…”12

Установление т. н. “патриаршества” в некоторых наиболее могущественных и авторитетных Поместных Церквах, тотчас повлеко за собою борьбу за власть между этими “патриархатами” и попытки порабощения ими христиан других, немногочисленных и менее богатых Церквей, не имевших политической силы, способной дать отпор незаконным притязаниям своих возгордившихся пустыми титулами собратий. Подобная борьба настолько возмущала христианскую совесть соверменников, что заставила св. Григория Богослова в письме св. Василию Великому, архиеп. Кесарии Каппадокийской, воскликнуть: “Когда же вы перестанете друг друга угрызать из-за обладания епархиями, как (да простит мне Твоя боголюбивая святость) как собаки из-за брошенной кости. Вот до чего доводит борьба честолюбий, или, боюсь сказать, корыстолюбий”.13 Словом, “Патриаршество” есть явление позднейшее, не имеющее никаких серьезных оснований в истории и законодательстве Древней Церкви I-IV веков.

“Патриаршество” в том объеме власти, который известен теперь, сложилось только к концу V века, но не было окончательно закреплено канонами Вселенских Соборов. Еще раз подчеркнем, что неканоничность “патриаршества” состоит в присвоении иерархами главных городов Византийской империи чрезвычайных полномочий, не предусмотренных служением новозаветного священства, как оно было установлено Главою Церкви Господом Исусом Христом, являясь посягательством на власть Единого Вселенского Первосвященника по чину Мелхиседекову.

Обыкновенно сторонники “патриаршества” ищут основание ему в 34 правиле св. Апостол. Это правило имеет действительно древнее, апостольское происхождение. Но к разочарованию “патриархистов” – в нем нет ничего похожего на идею об установлении “патриаршества”. Правило гласит: “Епископам всякаго народа(e J n o V ) подобает знати перваго в них, и признавати его яко главу, и ничего превышающаго их власть не творити без его разсуждения; творити же каждому токмо то, что касается до его епархии, и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без разсуждения всех. Ибо тако будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух”.

В этом правиле как раз говорится о первом среди равных епископе и признании его не главою над другими епископами, а как главою, иначе – как бы главою. Неверно отождествлять права этого первенствующего епископа 34 правила св. Апостол с правами митрополита как начальника над несколькими областными хор-епископами, установленными позднейшим церковным законодательством, исходившим из применения церковных отношений к имперскому административно-политическому территориальному делению, чем первенствующая Церковь почти не руководствовалась.

Устройство древнейшей Церкви было существенно иным. “В церковных правилах и определениях древнейший вид церковной общины, управляемой епископом, – был ли он прост или сложен, – носил греческое название: p a r o i k i a (Евсевий. Церк. История, III, 4; VI, 2; VII, 28. Апост. Постановления, VII, 46). Слово это значит поселение известного рода людей среди других, им чуждых, т. е. означает колонию. Этим выражалась та мысль, что христиане, составляя общину среди язычников известного города, были как бы пришельцами между ними. Впоследствии, когда христианство умножилось, название p a r o i k i a заменилось словом епископия, которое точнее указывало характер управления церковной общиной… Различные епископские округа в Римской империи во II и III веках представляли собою безчисленные церковно-административные точки. Это было великое множество совершенно самостоятельных церковных братств, христианских общин”. 14 “Элементарную форму церковного союза представляет не епископия, а “приход”, p a r o i k i a . С точки зрения древних церковных отношений и для “прихода” необходим особый “епископ”, ибо “церковь без епископа не бывает”. Но по мере того, как христианство переносилось из городов в глубь селений, образуются новые отношения. Возникали общества такие маленькие, что ставить сюда епископа было неудобно, ибо и паства была не велика и ее границы не широки. Таким образом, у церквей-матерей (ecclesia matrix) стали появляться филиальные церкви” 15 , первоначально возглавлявшиеся пресвитерами. Таким образом, устройство общин-епископий древней Церкви имело подчеркнуто народный, но никак не территориальный принцип. Когда же название епископия сменилось на епархия, то на первый план выступила уже зависимость от территориально-административно-имперского деления.

“Размышляя о Поместных Церквах, Отцы Церкви всегда верили и “судили, что ни для единыя области не оскудевает благодать Святаго Духа, чрез которую правда иереями Христовыми и зрится разумно, и содержится твердо” (Послание Африканского Собора папе Целестину). Таким образом, правила Вселенской Церкви не только не допускают подчинения одних Поместных Церквей другим, но даже защищают их неприкосновенность. Древние Поместные Церкви, имея свою иерархию, не зависели друг от друга в своем внутреннем устройстве и управлении. Со временем такие независимые Церкви стали именоваться автокефальными (от a u t o V – сам и k e j a l h – глава), т. е. имеющими свою главу, свое управление, независимое от другой власти” 16.

Первенствующие епископы в областях, как главы местных церквей, появляются уже в апостольские времена. Св. Иоанн Златоуст свидетельствует об ап. Тите, что ему от ап. Павла поручен был весь остров Крит, и все тамошние епископы находились под его начальством. Тот же св. Златоуст свидетельствует о Тимофее, что ему поручено было управление целою Асийскою областью. Пребывая в Ефесе ап. Павел от лица всех христиан Асии приветствует Коринфян, что указывает на то, что во главе всей Асии стоял Ефес (1 Кор. 16:19). Далее тот же ап. Павел, приветствуя церковь Коринфскую, вместе с этой церковью приветствует и всю Ахайю (Грецию), что указывает на то, что во главе Ахайи стоял Коринф (2 Кор. 1:1). Фессалоники представляются главенствующим церковным центром Македонии (1 Сол. 1:7; 2 Кор. 8:1), а Антиохия – всей Сирии и Киликии (Деян. 15:23 ). Церковный историк Евсевий о Иринее (ок. 178) свидетельствовал, что он был не только Лионским епископом, но и епархиальным начальником всей области Галльской. В другом месте Евсевий пишет, что Поликрат, еп. Ефесский, Пальма, еп. Амастридский, Феофил Кесарийский и Наркисс Иеросалимский, как первенствующие каждый в своей области епископы, пользовались правом председательства на бывших тогда Поместных Соборах, а именно: первый председательствовал среди епископов Асийских, второй – Понтийских, третий – Палестинских.17 “Высокое церковное положение у Евсевия (IV, 23) приписывается и Дионисию, еп. Коринфскому, конца II века. Евсевий дает прямо понять, что иерархическое влияние Дионисия простиралось далеко за пределы его епископского округа… Дионисий пастырски влиял на церковь Лакедемонскую, на церковь Афинскую, словом – на многие Элладские церкви, конечно, потому, что стоял во главе всего Элладского округа”. 18 Таким образом, несомненно, что 34 правило св. Апостол по содержанию своему принадлежит к древнейшим апостольским временам.

Преимущественно такое устройство церквей существовало, как минимум, до конца IV века, т. к. ясно оговаривается 2 правилом II Вселенского Собора. Служение первенствующего епископа ограничивалось (что получило отражение в церковном законодательстве): 1) общим пастырским надзором над своей областью (Антиох. 9), 2) созывом местного собора (Антиох. 19), 3) участием в епископских хиротониях (I Всел. 4). Его власть действовала только в рамках собственной епархии и до мест, к ней принадлежащих (II Всел. 2; III Всел. 8), а суд над епископами принадлежал только прерогативе местного Собора (III Всел. 1). Притом, первенствующие епископы Древней Церкви I-III веков не именовались ни “митрополитами”, ни “архиепископами”, ни – тем более – “патриархами”. Так 48 правило Карфагенского Собора гласит: “Епископ перваго престола да не именуется экзархом иереев, или верховным священником, или чем-либо подобным, но токмо епископом перваго престола”. Но уже скоро мы наблюдаем, как полномочия первенствующего епископа постепенно расширяются и объём власти, равно как и его место в Церкви, несколько увеличиваются. Например, 66 правило Карфагенских Соборов уже позволяет митрополиту брать клириков у подвластыных себе епископов, “кого захочет” и “откуда заблагоразсудит”, и производить в диаконы, пресвитеры или епископы для иных церквей. То есть налицо узаконение вмешательства первенствующего епископа в чужие епархии.

Однако, “митрополитанская система развилась из тех же естественных причин, которые расположили апостолов начать свою проповедь с политических центров. Большие города, как средоточие гражданской жизни, естественно привлекали к себе и массу верующих из провинций. Так как евангельская проповедь направлялась из главных городов в глубь страны, то многие провинциальные церкви стояли в филиальном отношении к епископии главного города; естественное уважение к своей ecclesia matrix условливало известные отношения зависимости от нее – сперва нравственной, потом перешедшей в административную. Как исходные пункты апостольской проповеди, большие города естественно оказались апостольскими кафедрами. А – по общему убеждению древней церкви – апостольское предание в большей чистоте и яснее сохранялось именно в этих, основанных апостолами кафедрах; к ним естественно обращались взоры церквей, основанных впоследствии, – когда возникал какой-либо церковный вопрос… Наконец, как церкви древние, они были наиболее многочисленны, как церкви городские, они заключали в себе верующих наиболее образованных: отсюда естественная возможность выдвигать на кафедру епископов наиболее просвещенных. Таким образом, централизация частных церквей провинции около ее главной церкви должна была совершаться по началам естественным”. 19

К этому следует добавить, что власть первенствующего епископа древне-апостольской Церкви сложилась преимущественно из духовно-нравственных предпосылок. Местоположение епископской кафедры в крупном административном центре римско-византийской империи или какого-либо другого государства только предполагало, что ее место займет достойный авторитет, но не гарантировало этого. Посему в апостольское время честь первенствующего епископа не всегда была обязательно связана с конкретным местом, как это стало позже. Даже в последующие века, при наличии определенных авторитетов, в Кельтской и Испанской церквах не было постоянной первенствующей кафедры, а главные престолы Поместных церквей Галлии, Армении, Иверии и балканских стран неоднократно изменяли свое местоположение. Это подтверждается и 39-м правилом Трулльского Собора, о котором речь пойдет ниже.

9 правило Антиохийского Собора (ок. 333) уже говорит не о первенствующем епископе, а о митрополите, что предполагает управление определенной областью из ее центра. Это правило подчеркивает территориальный принцип епархиального управления, в отличие от 34 апостольского правила, утверждающего принцип национально-народный. “ В каждой области епископам – сказано в 9 каноне Антиохийского Собора – должно ведати епископа, в митрополии начальствующего…”. Если в этом правиле говорится о территории, то в апостольском – о народе (этносе), т. е. каждая нация-этнос должна знать своего первенствующего епископа как главу, первенство которого основано на духовно-нравственном авторитете, а не на политическом и экономическом значении какой-либо кафедры-центра. В этом по сути и состоит различие 34 правила апостольского и 9 правила Антиохийского Собора, которое является не толкованием, а развитием (если не сказать искажением) первого.

Что касается толкований на означенные правила византийских канонистов Зонары, Аристина и Вальсамона, то разбирая их, они заведомо объясняют их с точки зрения современного им имперского законодательства, а не древнего устройства Церкви, и потому не могут служить для нас безпристрастным пособием, тем более, что мы живем уже не только не в империи, но в безбожном антихристовом государстве, возвратившем Церковь в первохристианские времена.

Правда, справедливости ради не лишним будет пояснить, что каждый епископ управляет определенным народом, существующим на определенной территории, посему народ и территория, хотя понятия и не тождественные, но во всяком случае и не противопоставимые. Однако, первичен именно народ, территория же вторична. Правило 37 Трулльского Собора сохраняет за епископами, изгнанными варварами из своих пределов, “преимущества председания, сообразно своему пределу… ибо нуждою времени и препятствиями в соблюдении точности не должны стесняемы быти пределы управления”. 39 правилом того же Собора предстоятелю Кипра Иоанну, переселившемуся со своим народом по причине варварского нашествия в Геллеспонтскую область, оставляются права начальствования над подчиненными ему епископами и народом в сей области “по древнему обычаю”. Таким образом никак нельзя сказать, что церковное управление зиждется только на территориальном принципе, как нельзя сказать и то, что таковое управление основывается на принципе исключительно этническом. Более правильно сказать – на этническо-территориальном, где территориальность имеет – еще раз подчеркнем – вторичное значение.

Постановка территориального принципа во главу епархиального управления постепенно укореняется в церковном законодательстве последующих веков. 17 правило Халкидонского и 38 правило Трулльского Соборов уже гласят: “Аще царскою властию вновь устроен, или впредь устроен будет град, то распределение церковных приходов да последует гражданскому и земскому порядку”. Развитие территориального принципа здесь уже переходит на откровенно политическую платформу, принеся неисчислимое бедствия для Церкви и ее нравственного авторитета.

Итак, с течением времени естественное тяготение церковных периферий к своему духовному центру данного самостоятельного этноса, основанное на духовно-нравственном авторитете первой кафедры, преобразовалось в формально-законническое, строго-регламентированное, бюрократическо-административное деление, построенное на безусловном иерархическом подчинении месту, имеющему преобладающее государственно-политическое значение. 34 правило св. Апостол приобретает теперь совсем другое звучание. Вместо: “епископам всякаго народа подобает знати перваго в них, и признавати его, яко главу…”, ныне слышится: епископам всякой территории подобает знати первую кафедру на ней и поставленнаго на нее признавати главою.

Последующее развитие церковных взаимоотношений привело в конечном итоге к образованию патриархатов, власть коих распространилась на митрополичьи округа с подчиненными им хор-епископами. Это усложнение иерархической структуры было уже совершенно излишним и не вызывалось действительными нуждами Церкви.

На каких же основах было учреждено патриашество? – Если вникнуть в эти основы, то мы не найдем там ничего подлинно церковного и духовного. Они главным образом состояли в политическом, экономическом и общекультурном значении той или иной патриаршей кафедры, а подпитывались непомерными алчностью и властолюбием церковных и государственных чиновников. На фоне соборности патриаршество выглядит раковой опухолью, разрушающей соборность.

То, что патриархами фактически являлись многие св. Отцы Церкви, никак не связано с институтом патриаршества и никоим образом не может являться оправданием его учреждения. Их подвиг не был связан с патриаршеством как таковым, а являлся исключительно нравственным и исповедническим деланием, возможным при любом иерархическом положении подвижника. Поэтому оправдывать институт патриаршества наличием св. патриархов было бы некорректно, тем более, что гораздо больше примеров в связи с деятельностью патриархов мы имеем отрицательных.

“Духовным” основанием для образования митрополий, а потом патриархатов, обычно выдвигают “апостольское” происхождение первенствующих кафедр. “Думают, что различие епископов по авторитету основывалось на происхождении той или другой кафедры от апостолов. Но происхождение кафедр от апостолов не имело бы значения, если бы церковное значение их не совпадало с преимуществами политического положения их в империи. Рим был единственною столицею – urbs orbis terraruni, отсюда римский епископ имел перевес между христианскими иерархами. После Рима в гражданском отношении считалась первой Александрия и затем Антиохия, – и в церковном отношении за римской кафедрой следовала александрийская и антиохийская, чего не могло бы быть, если бы принималось во внимание апостольское происхождение кафедры. Первенствующей кафедрой нужно было бы признать с этой точки зрения иеросалимскую, после же разгрома Иеросалима – антиохийскую, как такую, в которой впервые появилось самое название “христиане”, и как основанную трудами апп. Петра и Павла… Управлял ли ап. Петр римскою кафедрой, – это еще вопрос. Следовательно Антиохия по церковным основаниям должна была бы удержать первенствующее значение и не уступать его римской и александрийской кафедрам. Последняя признавала свое происхождение только от евангелиста Марка, который был истолкователем Петра. Представив евангельский принцип: “несть ученик болий учителя своего”, мы найдем, что александрийская кафедра никогда не могла получить первенство пред антиохийскою. Таким образом, гражданское деление имело большое значение для церковной жизни… Константинопольская церковь не могла похвалиться ни древностью происхождения, ни апостольским основанием (sedes apostolica). Сказание об основании в Константинополе апостольской церкви было заявлено позднее. Следовательно, Константинополь в чисто церковном смысле не имел таких привилегий, какие падали на долю других церквей восточных. В основе возвышения константинопольской кафедры лежало положение ее, как столичной”. 20 “Решительное же основание к признанию важности политического ранга городов, в отношении к вопросу о происхождении митрополий, можно находить в том, что нередко епископов с митрополичьими правами история встречает в таких городах, которые ничем не известны в древнехристианском мире, но которые зато были или сделались важными политическими центрами”. 21 Таковыми городами были: Карфаген, Кесария Каппадокийская, Византий, Неокесария. “Из приведенных нами выше фактов достаточно ясно открывается, насколько политически униженное или возвышенное положение городов выражалось в унижении или возвышении власти епископской тех же городов. Вообще можно сказать: политическая роль города придавала большое значение власти епископа, какого значения не давала одна церковная важность того же города. Сами правила церковные придают митрополичьи права епископам известных городов, главным образом, потому, что эти города были центрами гражданского управления. Так, 9-е правило Собора Антиохийского (IV век) определяет, чтобы епископ главного города в провинции имел попечение о целом церковном округе, т. к. туда, в главный город провинции, “отовсюду стекаются все имеющиеся дела”.22 Отсюда понятно, что преобладающим фактором в возвышении епископских кафедр и преобразовании их в митрополии, а затем и в патриархаты – был фактор политический. С другой стороны, совершенно неуместно утверждать о апостольстве одной кафедры и об отсутствии его у другой. Все кафедры – апостольские, т. к. апостольство это не нечто присущее одному какому-то месту, – оно передается по преемству. Все православные архиереи именуются в богослужении наместниками Апостолов (общий тропарь святителям: “и нравом причастник и престолом наместник Апостолом быв”). Согласно учению св. Киприана о caphedra Petri (кафедре Петра), в Церкви имеется одна кафедра – кафедра св. Петра, которую занимают все епископы. Таким образом, каждый епископ, сообща с другими, занимает эту кафедру и является преемником ап. Петра. А по Тертуллиану апостольскими следует называть и те церкви, “которые, хоть и не выставляют своим основателем никого из апостолов или мужей апостольских (ибо возникли много позже и постоянно возникают и сейчас), но единодушны в одной вере и потому считаются не менее апостольскими вследствие единокровности учения (pro consanguinitate doctrinae)”.23

Преобладание территориального (местнического) принципа в понятиях привело, однако, к тому, что при утрате политического значения столичных городов патриархаты в них продолжали существовать. По логике, если учреждение патриархата связано почти исключительно с политическим значением города, где патриархат устанавливается, то с потерей сего значения должно бы следовать упразднение самого патриархата и перенесение его в другое, более значимое и с церковной и политической точек зрения место. Антиохия давно превратилась в развалины, а на ее месте теперь находится маленькая деревушка Антакия, тем не менее патриарх, даже не проживая в ней и фактически перенеся свою кафедру в Дамаск, все еще носит титул Антиохийского. То же можно сказать и о Константинополе, завоеванном в XV в. турками. На месте Византии возникла турецкая империя и с этого времени церковные интересы Константинопольской церкви находят созвучие с турецкой политикой. Какой, спрашивается, авторитет в других, свободных от турецкого ига, поместных церквах мог иметь Константинопольский патриархат, ставший проводником интересов иноверного антихристианского государства? Ведь высшие иерархи бывшей Константинопольской церкви не просто подпали под иноземное иго, не просто добровольно подчинились ему и признали агарянскую власть над собою, но стали существовать на определенных условиях, продиктованных новым турецким правительством, далеко не делающих чести Православной церкви. Итак, с утратой политического значения Константинополя как столицы православной империи, местный патриархат автоматически должен был быть упразднен вовсе или, по крайней мере, перемещен, например, в другое место. Хорошо насчет этого разсуждал митр. Антоний (Храповицкий), исходя из перспектив 20-х гг. ушедшего столетия: “Фактически Константинополь с упразднением как Русской, так и Византийской Империи и с освобождением главной части Патриархата (т. е. Малой Азии) из под его управления и власти, становится церковной провинцией, а большую часть его прежней паствы, прав и влияния приобретает Эллада и Афины, где и следовало бы жить Патриархам, пожалуй с сохранением прежнего титула, как это было в XIII веке, когда Вселенские Патриархи в продолжение нескольких десятков лет жили в отдаленной Никее, сохраняя свое почетное наименование”. 24

Между тем, Константинопольская патриархия, находясь под турецким игом, с большой неохотой признала учреждение патриаршества в Москве в конце XVI в. Даже более того, она всеми мерами противилась стремлению других поместных церквей к самоопределению, не говоря уже об учреждении в них патриархатов. Греки шли на уступки в этом отношении только при наступлении неблагоприятных для них политических ситуаций. Можно даже определенно сказать, что уже с VII века, т. е. со времен исламских завоеваний, Александрийская, Иерусалимская и Антиохийская кафедры потеряли значение патриархатов и оказались под непосредственым влиянием и властью патриарха Константинопольского, который на Востоке неизбежно сделался тем же, чем был Римский понтифик Западе.

Преобладанию узко территориального принципа в византийском каноническом праве способствовало учение о пентархии, возникшее в V веке и попавшее в кодекс имп. Юстиниана. Оно косвенно подтверждается 36 каноном Трулльского Собора. Согласно сему учению, во Вселенской Церкви может существовать только пять патриархатов: Римский, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иеросалимский, – наподобие пяти чувст в человеке. Впервые теория о 5 чувствах была провозглашена в XI в. Петром, патр. Антиохийским. В середине XII в. греческий духовный писатель Нил Доксопатр так изложил это лжеучение: “Каждое живое тело управляется пятью чувствами, и если хоть одного из этих чувств недостает, то организм чужд совершенства; так и церковь Христова, образуя из себя единое тело Его, управляется пятью патриархами, как бы пятью чувствами”. 25 Даже после отпадения Рима в схизму знаменитый греческий канонист Феодор Вальсамон писал: “Пять патриарших кафедр остаются и до днесь в почитании, как верховные главы Церкви по всей земле; и самовольное исключение себя папою древнего Рима из числа патриархов не испразднило подобного канонического порядка”. Тем не менее, по разсуждению Вальсамона, Рим теперь занимает не первое место в ряду патриарших кафедр; это первенство принадлежит Константинопольскому патриарху. Приводим доказательство, которым пользуется этот канонист для подтверждения своего воззрения; наперед должны сказать, что аргумент Вальсамона очень искусствен и странен. Вальсамон разсуждает так: верховная власть Церкви, патриархи, называются греческим словом k a r a i (множественное число от слова k a r a – голова). В этом слове k a r a i Константинополь обозначается первой буквой (каппа), а Рим – третьей (r ). Отсюда Вальсамон заключает, что Рим уступил теперь иерархическое первенство Константинополю, заняв третье место в ряду патриарших кафедр. Прочие буквы в слове k a r a i канонист считает инициалами названий прочих патриарших кафедр, причем он замечает, что патриархи Александрии и Антиохии не спорят о том, кому из них принадлежит первая и кому вторая из двух альф, имеющихся в слове k a r a i , так как, по словам Вальсамона, как пять чувств у человека мирно уживаются в совместности, так нет никакого спора о ранге и между патриархами”. 26 Более радикальные сторонники пентархиальной ереси, например Василий, архиеп. Фессалоникийский, доказывали, что существует только два высших первосвященника в христианском мире – папа Римский на Западе и Константинопольский патриарх – тоже своего рода папа на Востоке. 27 Позже греческие богословы вопрос с отпадением римского папы решили иначе. С учреждением патриаршества в Москве они стали заявлять, что его место в пентархии теперь занимает патриарх Московский. Насколько эта странная теория о пентархии не согласуется с исторической реальностью, нечего и разсуждать.

Как уже говорилось нами ранее, врагом папства в любых его проявлениях и учениях является соборность. Соборность предполагает равноправное участие в церковном делании всех членов Церкви Христовой, начиная от епископов и кончая рядовыми мiрянами – народом Божиим. Народ Божий является при этом фундаментом соборности и без него немыслима никакая деятельность церковной иерархии. “Кротость, учение и сама жизнь наша, – писал св. Киприан Карфагенский, – требуют, чтобы предстоятели, собравшись с клиром в присутствии народа, распоряжались во всем, по общему согласию”. 28 Участие народа Божия в церковном управлении в древности сводилось к следующему: 1) избрание на все клировые должности; 2) суд над лицами, в т. ч. и клиром, преступившими законы Церкви; 3) выслушивание публичных покаяний и назначение наказаний; 4) согласие или несогласие принять приходящих к Церкви; 5) участие в церковном управлении; 6) участие в соборах.

Низведение мiрян на уровень “законопослушных чад Церкви”, безвольно и рабски принимающих все приказы клира (конечно, здесь не имеются в виду обычное церковное послушание и дисциплина), а также отстранение их от участия в выборах епископата и всего клира, превратило соборность в олигархизм, который можно назвать коллективным папизмом. Св. Киприан учил: “Мы знаем, что Богом постановлено, чтобы священное лицо было избираемо в присутствии народа пред глазами всех, и чтобы его достоинство и способность были подтверждены общественным судом и свидетельством”. Это необходимо соблюдать, по мнению Киприана, “для того, чтобы кто-нибудь недостойный не поступил на служение алтарю и на место священника. Поэтому тщательно нужно соблюдать это правило и хранить его” 29 . I Никейский Собор в послании к Египетским церквям также определил, что законным иерархом может быть признан лишь тот, “кого и народ изберет” (см. также 16 Антиох. и Апост. постановления кн. VIII, 4). Если в Древней Церкви строго соблюдалось выборное право, коим обладал весь народ, то в позднейшее время сперва было введено аристократическое начало (т. е. основная масса народа была отстранена от выборов и заменена участием в них только знатных лиц и госчиновников) 30 , а позже оно полностью было подменено участием (или, лучше сказать, вмешательством в выборы) непосредственно имперской власти и высоких государственных сановников, якобы и представляющих весь народ. Однако, имелись и объективные причины: “Если понятие народ могло четко определяться в доконстантиновское время, когда христианские общины были малочисленны и обычно состояли из верных христиан, то положение изменилось, и в имперское время в крупных церквах народ Божий (l a o V ) часто стал трудноотличимым от толпы (o c l o V ), так что церковные правила стали исключать участие этой толпы в избрании епископов” 31 (см. 13 правило Лаодикийского Собора). VII Вселенский Собор не только уже устраняет от избрания епископов мiрских начальников, но и прочий народ, дав предписание, чтобы “имеющий произвестися во епископа должен избираем быти от епископов” (правило 3).

Следствием этого стало то, что на смену соборности явилось назначенство, сопровождаемое ничем неприкрытой симонией 32, проникшее во все уровни церковной иерархии. Назначенство – злоупотребление, не только уничтожающее выборность, но и нормальное течение всей церковной жизни. “Никто да не поставляется, – говорил в V в. св. Лев, папа Римский, – против воли и желания народа, чтобы народ, претерпев понуждение, не возненавидел и не стал презирать нежелаемого епископа и не потерял должного благоговения, как скоро ему не позволяют иметь епископом того, кого он желал”.33 С течением времени из церковного законодательства, под предлогом народных безпорядков и злоупотреблений, иногда случавшихся при избрании иерархии, каким-то фантастическим образом исчезли всякие упоминания о выборности клира народом, оставив только жалкие отголоски. Но беда в том, что уничтожение выборности нисколько не обезопасило Церковь от этих безпорядков и злоупотреблений, которые просто приняли иную форму. Древняя же практика была иной.

“Как на Поместных Соборах, так отчасти и на Вселенских – присутствовали клир и мiряне, епископы, пресвитеры и простые верующие. Общий вывод из фактов тот, что мiряне в первые века принимали более деятельное участие в работе Соборов, чем начиная c IV века, и что на Поместных Соборах их участие было более реальным, чем на Вселенских. На последних сам император представлял всех мiрян, весь светский элемент, или его сановники (ср. особенно IV и VI Вселенские Соборы).

Еще на апостольском Иеросалимском Соборе (49-50 г.) сошлись: “апостолы и пресвитеры” и “великое множество” (p l h q o V ); после изследования предмета разногласия и речей апостолов Петра и Павла с Варнавою, постановили соборное решение: “апостолы и пресвитеры со всею Церковью” и в послании от лица Собора были употреблены такого рода выражения: “апостолы и старцы и братья сущим в Антиохии” (Деян. 15:23). После апостольского Собора имеем первые упоминания о Соборах в конце II-го века. Ириней Лионский пишет церковные послания “от лица Галльских парикий” и “подчиненных ему братий”, значит в Лионском Соборе участвовали и общины. На Аравийском Соборе в 224 г. в Бостре был изобличен Оригеном лжеучитель еп. Берилл в присутствии его “парикий”. У Киприана Карфагенского было правилом “ничего не делать без совета пресвитеров и согласия народа” (письмо XIV, 4). На предполагаемом Соборе св. Киприана должны были принять участие “епископы, пресвитеры, диаконы, исповедники и устоявшие в вере мiряне” (письма XXX, 5; XXXI, 6). Взгляды Киприана на состав Собора разделяла вполне и Римская Церковь (письмо XXXI, 6). В Риме, при папе Корнилии, состоялся Собор с участием народа, и “мы (т. е. епископы), пишет Корнилий, согласно с голосованием несметного множества народа”, простили кающихся (письмо XLIX, 2). На Антиохийских Соборах против Павла Самосатского присутствовали “мы, епископы вместе с пресвитерами и диаконами”, в связи с ними есть упоминания о “всей парикии” и о “церквах Божиих” (Церк. история Евсевия. VII, 28, 30, 2-3).

С признанием Церкви со стороны государства положение дел сразу изменилось. Светское правительство могло поддерживать и поддерживало церковные постановления; распоряжение церковной власти могло иметь практическое значение даже и вопреки желанию паствы. И теперь наблюдается такое явление: чем более участие мiрян в церковном управлении отливалось в форму правительственного содействия, тем более отступал на задний план элемент общественный... На Вселенских Соборах особенно ярко выразилось участие византийского правительства. Византийские императоры, признавая себя главою мiрской половины Вселенской Церкви, сочли своим долгом взять на себя все те права и обязанности, какие принадлежали мiрскому элементу Собора. И вследствие этого, народного или общественного представительства на Вселенских Соборах мы не встречаем. Императорская власть исключила собою представительство народа. Если на Вселенских Соборах, кроме императора и чиновников, бывали еще другие мiряне, то как отдельные, нужные почему-либо Собору лица, или как публика, а не представительство мiрского элемента Церкви. Но если с византийской точки зрения правительство могло выступать в качестве представителей народа, то Церковь никогда не отождествляла начальство с паствой”.34

Правом личного решающего голоса на Соборах пользовались всегда только епископы, однако коллективное согласие или несогласие клира и народа имело также решающее значение для соборных определений. Народу и пресвитерам принадлежит общий consensus (согласие), тогда как епископату – arbitrium (решение). Если arbitrium епископов не подтверждается consensus’ом всей Церкви, то соборное постановление является недействительным. Хотя такая схема соборности сама по себе не обезпечивает правильности решений (т. к. ни епископат, ни клир, ни народ не застрахованы от заблуждений даже в коллективном представлении), но во всяком случае является канонически верной, а значит по-настоящему богоугодной, действительно привлекающей благодать Св. Духа к вразумлению и руководству всех членов Собора.

Выборность дает Церкви ряд преимуществ. Во-первых, это нравственная зависимость и подотчетность избираемых от избирателей. Народ может сам низвергнуть выбранного им же клирика, и этот суд – если, конечно, он справедлив и канонически оправдан – является единственным основанием для осуждения клирика епископом или Собором. Осужденный своей паствой клирик или епископ уже не могут быть приняты в общение другими общинами или церквями. Все это служит сильным препятствиям для распространения злоупотреблений клира и епископата. Во-вторых, выборность уничтожает назначенство, т. е. навязывание вышестоящими архиереями общинам пастырей, которых народ не избирал и не знает. Избрание предполагает испытание поставляемого на пастырское служение, назначенство таковое испытание исключает, являясь прямым вмешательством в духовную жизнь общины олигархов. Также выборность исключает тасование туда-сюда, с кафедры на кафедру, с прихода на приход епископов и клириков со всеми вытекающими отсюда отрицательными последствиями. Уничтожение практики постоянных перемещений препятствует развитию карьеризма и сребролюбия. С другой стороны, повышаются требования пастырей к народу: народ несет послушание пастырю на законном основании, поскольку сам же его избрал и назначил себе в духовные руководители и наставники. Народ должен быть воспитан в полном соответствии с христианским званием, дабы в Церковь ни в коем случае не проникали случайные люди, мешающие и вредящие здоровой жизни Церкви. Для этого существует целая система оглашения и катехизации, оговоренная в канонах. В интересах пастыря воспитать народ, который пребывал бы в послушании Церкви и христианскому учению. В среде церковного народа ничего не должно быть напоминающего толпу. Чтобы иметь каноническую правоспособность, народ должен отличаться от черни, не могущей участвовать в церковных делах. Примеры такого именно церковного устройства, или весьма близкого к нему, мы и находим в практике Древней Церкви и в учении ранних Святых Отцев.

Соборность отнюдь не исключает послушания народа своему пастырю. По св. Киприану, послушание народа пастырям есть отличительная черта Соборной Церкви. Послушание это заключается в том, что народ обязан принимать те решения пастыря, которые тот выносит после обсуждения со всеми членами своей общины, если они не касаются канонических или догматических положений, которые могут быть оспорены на законных основаниях. Повиновение пастырям прямо заповедано Новым Заветом (1 Пет. 5:5), в порядке общей всем дисциплины, например, в церковно-общественных делах, а также в духовном руководстве пасомыми (если оно соответствует евангельскому духу). Послушание пастырю основано не на вере в непогрешимость пастыря, а на вере в Церковь, в которой Дух Святый таинственно и непостижимо промышляет. Соборность следует также строго разграничивать с демократией, в которой преобладает плюрализм мнений или воля большинства – с одной стороны, а с другой – с папизмом, при котором пастырь принимает решения без всякого обсуждения с пасомыми. Принятие решений простым голосованием не обезпечивает их правильности точно также, как и единоличное решение пастыря. Таким образом, послушание и принцип соборности не только не противоречат друг другу, но и одно без другого в христианских общинах не существуют без явного для себя ущерба.

Явным признаком современного нездорового церковного устройства является установившаяся терминология. Мы уже говорили о значении слова “патриарх” и о том, насколько этот термин не укладывается в рамки новозаветного пастырского служения. То же самое можно сказать и о термине “Архиерейский Собор”. Термин этот – красноречивый показатель того, что в данной поместной церкви преобладают чисто олигархические начала. То есть всё за всех решают одни архиереи, а средний и низший клир, и тем более народ, вовсе устранены от участия в чем-либо. В качестве некоего экстракта из “Архиерейского Собора” в некоторых церквах (например, в РПЦЗ) выделяется “Архиерейский Синод” – еще более узко олигархическое начало. То же нужно сказать и о наименованиях иерархов. Епископа называют “Ваше преосвященство”, – это понятно, если пресвитеров называть “Ваше освящение”. 35 Но как понимать, когда Архиепископа называют уже “Ваше высокопреосвященство”? Разве Архиепископ более высокая степень посвящения, разве он освящен больше простого епископа? А наименование Патриарха “Ваше святейшество” – это уже взято прямо из римского папизма. Это там принято называть пап “святейшими”, чем дается ясно понять, что папа имеет четвертую степень священства. Но в православии никакой четвертой степени священства нет, а патриарх нисколько не “святее” простого епархиального владыки. Одним словом, метастазы папизма крепко вкоренились в восточную церковную дисциплину и сознание современных верующих.

Только такой Собор Поместной Церкви является полномочным органом местного церковного управления, который свои решения принимает с участием всей полноты церковной, выраженной в активном и равноправном волеизъявлении не только одного епископата, но и представителей клира и народа (включая монашество). Примеров тому в церковной истории предостаточно (Апостольский Собор в Иеросалиме и др. древние Соборы, а в позднейшее время т. н. “церковно-народные” Соборы в Сербии (1221 г. и в XVIII в.), Румынии и Болгарии (919 г., 1871 г.), Грузии (Мцхетский Собор 1917 г.), т. н. “Всезарубежные” Соборы РПЦЗ (1921, 1936 и 1974 гг.), наконец, Поместный Собор РПЦ 1917/18 гг.). Всякая иная форма соборности может считаться либо вовсе недействительной, либо только выражением определенной части Церкви, но никак не ее полноты. 36

В истории Церкви, особенно начиная с IV века, времени крупных церковных реформ, вызванных приобщением государства к Церкви и их слиянием в единое целое, мы наблюдаем постепенное искажение соборных начал. Прежде всего, это выразилось в образовании всегда политически зависимых патриархатов как наиболее яркого выражения начал папизма в Церкви. Патриархаты, как крупные церковные единицы, сразу явились выразителями стремлений империи к политическому порабощению народов, порою уже принявших православие, следом за чем следовало порабощение и господство духовное. Результатом такого положения дел стало то, что с исчезновением христианской империи и возникновением на ее месте иноверных (а в наше время прямо антихристовых) государств, патриархаты стали проводниками политики сих государств, стремящихся уже не просто к политическому и духовному порабощению христианских народов, но к их уничтожению вообще. Таким образом, патриархаты использовались темными силами в явно антихристианских целях, как очень удобное орудие, хотя сами “патриархи” как будто продолжали внешне руководствоваться “христианскими” соображениями. С особенной силой это выразилось во времена турецкого владычества, а позже – большевицкого ига.

Сама идея насильственного порабощения одних христиан другими – чужда учению Христа, хотя такое порабощение чаще всего происходит под видом “послушания высшему начальству Церкви”, “пользы Церкви” или “имперских интересов”. Совершенно никак необъяснимы кровавые войны между православными христианскими государствами (например, между Болгарией и Византией), насильственные лишения церковной власти одними православными архиереями других, таких же православных архиереев, навязывание одним народом другому, единоверному себе, своего языка и своей культуры при том, что местный изык и культура вовсе подвергаются искоренению. Как может христианин приказать своему единоверцу, не связанному с ним церковной дисциплиной: “Подчиняйся мне, будь моим рабом, даже если ты этого не хочешь”? На каком, спрашивается, основании? И где в Евангельском учении мы найдем призывы к подобным беззакониям?

В идеале каждый народ (этнос-нация) должен иметь собственное автокефальное церковное управление, состоящее из собора свободных, независимых друг от друга иерархически епископов и свободных представителей парикий – клира и мiрян, подчиненных каждая своему епархиальному архиерею на соборных (выборных) началах. Таковое устройство было, например, в Карфагенской Церкви. Св. Киприан Карфагенский заявил на одном из соборов местной церкви: “Никто из нас не должен называть себя епископом над епископами или же пользоваться тиранической властью по отношению к товарищам, так как всякому епископу дана свобода и власть действовать по собственному благоусмотрению, и он не может подлежать суду другого епископа точно также, как не может и сам судить других. Все мы обязаны дожидаться суда Исуса Христа, Которому Одному дана власть (т. е. чрез церковные Соборы, – авт.) ставить нас во главе церкви и осуждать наши действия”. 37 Такое определение места каждого епископа должно стать для нас догматом церковного устройства на все времена. Напомним, что на I Вселенском Соборе участвовало ок. 100 автокефальных церквей. Если бы в Церкви сохранился этот обычай, можно с уверенностью сказать, что мы не стали бы свидетелями множества великих потрясений, постигших Церковь и народы на протяжении веков.

Продолжение ...

  наш адрес: 191014, г. Санкт-Петербург, а-я 8
   e-mail: