КНЯЗЬ УХТОМСКИЙ, ЕПИСКОП АНДРЕЙ

1. Две папки и книга.

Однажды меня посетил чернобородый человек по имени, если не ошибаюсь, Михаил, а по фамилии Гринберг. В тот вечер не помню, по какому поводу – за столом у меня сидели гости. Он выпил вместе со всеми – но закусил лишь яблоком, предварительно разрезав его на две половинки извлеченным из кармана ножом. "Русская водка – самая кошерная в мире", – насмешливо заметил один мой приятель, уже порядочно нагрузившийся. Гринберг вежливо улыбнулся.

Он родился и вырос в Москве, потом эмигрировал в Израиль и теперь вернулся, чтобы открыть здесь нечто вроде еврейского университета.

Изумил он меня, однако, совсем не этим.

В архиве КГБ, где я занимался в ту пору, мне дали два тома следственных материалов по делу архиепископа Андрея, в миру – Александра Алексеевича Ухтомского.

В папках серого картона были собраны протоколы допросов, изъятые при обысках или перехваченные письма, экземпляры издававшегося в Уфе журнала "Заволжский летописец" со статьями епископа Андрея, приговоры, донесения сексотов.

("Инструктера бура разветка

от ст. сотрудника Гофмана.

Рапарт

Довожу до васы сведения вами меня была задана выеснит
Архерыа епископ андрыя въ церква Сватая Богородице и церков петровскаи такой не оказался наблюдал па церквам з 9 часов до 12 часов". – За точность ручаюсь. А.Н.) [1]

Главное: я прочел и полностью – от строчки до строчки перенес в мою тетрадь Исповедь епископа Андрея, над которой он трудился в ноябре 1928 года в камере Кзыл-Ордынской тюрьмы и которую предназначал для следователя ГПУ Нелюбова (я полагаю, не без тайной надежды, что она будет переправлена на самый верх, в Москву, на Лубянку, а, может быть, в Кремль и положит конец охоте, с двадцатого года открытой на него Советской властью).

Еще прошу вас, если я буду не смотря ни на что за мои христианские убеждения приговорен к сидению под арестом, то прошу меня оставить где-нибудь в одиночке или в той камере, где я сейчас, на дворе ГПУ. Самое страшное для меня наказание – это слышать ужасающую богохульную брань и сквернословие. А в одиночке я буду от этого застрахован". [2]

Я читал его Исповедь с трепетом восторга и сострадания.

Я воображал убогий азиатский городок на берегу Сырдарьи, катящей желтые воды к Аральскому морю, бескрайние степи, гуляющий по ним резкий ноябрьский ветер, камеру внутренней тюрьмы ГПУ, где измученный непрерывной чередой арестов, ссылок и тюрем немолодой человек (без месяца пятьдесят шесть) с лихорадочной поспешностью излагал в ученической, в клетку, тетради краткую историю своей жизни и свое общественное credo. На что он надеялся? Неужто он полагал, что они все поймут и отпустят его живым? В двадцать восьмом, после десяти лет непрерывной работы гильотины, методично рубившей поповские и архиерейские головы, – неужто он рассчитывал переубедить их?

"Я начинаю писать свою политическую исповедь – эту исповедь мою я адресую по преимуществу моей пастве, моим дорогим уфимцам, с которыми я встретил февральскую революцию 17 года, с которыми пережил все события 18-го года. Пусть они проверят мои слова во всех отношениях. Адресую эту исповедь всем рабочим, которые с 18-го года с великой любовью заботятся обо мне. Адресую ее вообще всем мыслящим и искренним христианам, которые в жизни ищут правды Божией и стремятся Ее осуществить. Пусть мой жизненный путь одних сохранит от ошибок, а другим даст две-три полезные мысли. Я буду рад и этому. А свою личную жизнь я считаю давно конченою и мой путь жизненный уже пройденным". [3]

Давно уже они наметили его убить, но своей жестокой с ним игре стремились придать видимость законности, для чего аккуратно выписывали ордера на обыски и аресты, устраивали допросы, проводили очные ставки и выносили приговоры именем социалистической Родины.

Пересечение судеб епископа Андрея и следователя ГПУ Нелюбова есть лучшее свидетельство охватившего Россию безумия.

Арал тогда еще не пересох.

Ортодоксальный же мой гость-иудей изумил меня тем, что оказался автором обстоятельной книги под названием "Жизнь и деятельность архиепископа Андрея", незадолго до нашей встречи выпущенной одним новым московским издательством. К ее сочинению Гринберга подвигнул переданный ему его товарищем-старообрядцем сундучок, где в течение нескольких десятилетий хранились письма и рукописи епископа, в том числе – замечательная "История моего старообрядчества".

Но ни "Исповеди", на язвительнейшего памфлета "О радостях митрополита Сергия", ни – само собой – протоколов допросов и прочих собранных в следственном деле бумаг ГПУ в книге нет. Без них наше представление о жизни и деятельности архиепископа Андрея будет обидно-неполным.

"Я ни одного раза, – сказано в одном письме епископа от 5 февраля 1932 г. – не молился о своем освобождении или о чем-либо касающемся своего благополучия. Я боялся такой молитвы, как своей, и только говорил: "Да будет воля Твоя". В 90 псалме сказано: "С ним есть в скорби". Я и знаю, что около меня скорбящего – всегда Господь; а около моего веселия... Господь далеко не всегда! – Поэтому боюсь молиться о чем-либо, кроме исполнения на мне воли Божьей".[4]

Не имея возможности хотя бы краем глаза заглянуть в страшные серые папки, Гринберг написал, что владыка Андрей завершил свой жизненный путь в 1944 г., в Архангельской области, где находился в ссылке.

Он продлил жизнь епископа на семь лет.

14 мая 1934 г. Особое совещание при коллегии ОГПУ приговорило Александра Алексеевича Ухтомского – Андрея по статье 58 [10] к заключению в места лишения свободы сроком на 3 года.

Вероятно, он отбывал на родине – в Ярославской области. Но на свободу не вышел.

3 сентября 1937 г. "тройкой" по Ярославской области приговорен к расстрелу.

  наш адрес: 191014, г. Санкт-Петербург, а-я 8
   e-mail: