ЛИБЕРАЛЬНЫЙ И КОНСЕРВАТИВНЫЙ МЕЖКОНФЕССИОНАЛИЗМ

Вопрос межконфессинальных отношений весьма остро встал в ХХ в., особенно во второй его половине. К сожаленью, сии отношения обильно описывались лишь либеральными авторами и мы почти не имеем описания взглядов их идеологических противников. Данный доклад посвящен попытке выявить именно принципиальные отличия противоположных подходов к межконфессинальным отношениям, коих фактически никто не может избежать.

Если к проблеме межконфессиональных отношений применить понятия из психиатрии, то совершенно очевидно: в двух противоположных взглядах мы сталкиваемся с “контактом в виде контакта” и с “контактом в виде конфликта”. Хотя сие есть самое общее представление, воспользуемся им для описания феноменов.

Как же развивались в исторической перспективе межконфесиональные отношения? Если мы вспомним взгляд на сию проблему в Древней Церкви, то обнаружим, что ей был свойствен строгий конфессионализм, заложенный еще в словах ап. Павла: “Еретика человека, после первого и второго вразумления, отрицайся” (Тит. 3:10) и выраженный в 10-м апостольском правиле: “Епископ, пресвитер или диакон, помолившийся с еретиками, да будет отлучен! Если же позволит им совершать что-либо, как служителям Церкви, да будет извергнут!” В начавшуюся эпоху догматических споров, подобные мнения нисколько не ослабели, чему свидетельствует 2-е правило Антиохийского Собора 341 г., лишающее общения тех, кто общается с уже отлученными, и 6-е правило Лаодикейского Собора, запрещающее допускать в Божий храм еретиков, коснеющих в своей ереси. На VI Вселенском Соборе сие мнение было вновь подтверждено в виде 2-го правила об отпадающих от Церкви клириках и мiрянах, кои общались с преданными анафеме еретиками. В общем, с древних времен строгая практика не исчезала, т. к. всех в-первую очередь интересовали догматические (вероопределительные) вопросы. Но уже с пост-Константиновского времени возникает новая практика межконфессиональных отношений, т. е. унионализм [1]. Унионализм допускал устроение возможных с крупными общностями догматически-близких еретиков и вообще имел основание в политической, а не в вероопределительной плоскости и всячески поддерживался Императорской властью. И если на Востоке подобное отношение было все-таки пересилено строгими ревнителями, то на Западе униональная система весьма процвела, породив массу униатских церквей, в массе своей, так сказать, “зависших” между двумя системами ценностей.

На Руси отношение к инославным всегда выражалось в попытке присоединить тех к Православной Церкви; “таинства” еретиков Таинствами не считались [2] и сие мнение в конце концов восторжествовало над политической конъюктурой в Смутное время, когда польского королевича Владислава соглашались принять Царем лишь в случае его присоединения к Православной Церкви чрез троекратное погружательное Крещение [3]. Но со времени включения в Московское Царство Малороссии стали происходить некоторые изменения, кои мы можем вполне назвать прообразами либерального межконфессионализма. Прокатолически настроенные иерархи Малороссии, и в первую очередь митр. Петр Могила, создали предпосылки для внедрения в православное богословие ложного учения о возможности существования благодати вне Православной Церкви. Особенно удивляться тому, что такой взгляд возник именно в западно-русских землях, не приходится, ибо православные Литовской Руси (а позже Речи Посполитой) постоянно испытывали западное – как католическое, так и протестантское – влияние, и неоднократно пребывали в разных униях, – даже с евангеликами [4]! Сильнейшее изменение в православный взгляд на межконфессиональное отношения внес Петр I, ликвидировавший каноническое управление Церковью. Нельзя никак умолчать, что Синодальное время Российской Церкви, особенно XVIII век – самое тяжелое в духовном смысле. Митрополитов Феофана Прокоповича, Стефана Яворского, Амвросия Зертис-Каменского можно на советский лад назвать идеологическими диверсантами [ 5 ]. Но XIX век внес свои консервативные коррективы и именно тогда, фактически не отказавшись от либеральных петровских установок, настолько усилилось православное миссионерство, что произошло массовое возвращение из Холмской Унии, возникло неуклонное движение живших в Империи консервативных лютеран в Православную Церковь, а на Западе Высокая Английская Церковь просто стремилась к интеграции с Православной. Конечно, всему вышеуказанному способствовали и внешние факторы : реформы 1817 г. в Пруссии Фридриха-Вильгельма III сильно подкосили Лютеранство, разделив его на либеральных лютеран-евангеликов и консервативных старо-лютеран, а догмат о безошибочности Папы в 1870 г. отторг громадное количество старо-католиков. В отношении последних, а также англикан, в Российской Церкви имелись большие надежды на их возсоединение, посему с 1870-х гг. и до революции безпрерывно продолжались богословские консультации [7]. Если не указывать на многочисленных либерально-настроенных православных богословов [8], то общим представлениям до-революционного периода соответствуют слова прот. Е. Аквилонова: “Не будем смешивать истинно христианскую веротерпимость с бездушным индифферентизмом. Чтобы утверждать неразрывную связь панихидослужениями по почившим иноверцам, для этого наперед ведь требуется утратить всякое разумение веры и потерять всякое уважаемое к св. Церкви и к самим себе, в качестве ея богопоставленных священнослужителей” [9].

Послереволюционное же время характерно совсем новыми реалиями в межконфессиональных отношениях. На Западе оказалась весьма обширная, хотя и разнородная, российская православная диаспора. Не будет секретом указать, что появление “евлогиан” и “карловчан” – является продуктом не столько канонического, сколько вероучительного характера: первые были явными модернистами, вторые – консерваторами. Межконфессиональные диалоги вели и те, и другие, но – евлогиане открыто ориенторовались на инославных модернистов [10], а карловчане – всё более-и-более уменьшающееся число консерваторов. (В контексте вышеуказанного интересно тогдашнее отношение к модернизму Папы Пия Х: “Модернист – это еретик, помноженный на лицемера” [11] и вся сия доктрина была изобличена и осуждена сим Папой Римским в энциклике Pascendi.) Однако резко отрицательное отношение к экуменизму не помешало в 1931 г. РПЦЗ назначить своего представителя в Комитет Продолжения Конференции о Вере и Порядке, о чем свидетельствовало их Послание [12]. Но едва заявления ВСЦ приняли радикально-левый богословский тон и наполнились столь прокоммунистическим содержанием, а в 1962 г. МП вступила в сию организацию, – РПЦЗ поспешила покинуть ее.

Итак, если разсматривать современные межконфессиональные отношения, то мы видим присутствующие почти у всех исповеданий 2 тенденции – экуменизм и зилотство. Что такое экуменизм, всем хорошо известно, интересен взгляд на него достаточно либерального англиканского теолога, коий пишет: “Нет ничего интереснее контраста между Вселенскими Соборами первых веков христианской веры и сегодняшним Экуменическим Советом Церквей. Важнейшей задачей Соборов было вероучение – определение догматического учения и разоблачение заблуждений и ереси. Существенной же характеристикой нового движения является безразличие к догматическому учению, примат духа инклювизма и сотрудничество на практической почве” [ 13]. Если говорить о ревнителях в инославных общностях, то они, конечно, имеются. Весьма удивительно, например, читать слова консервативного баптистского теолога Ч. Паркера: “Для доброго евангелика меньшая трагедия – стать католиком, чем либеральным протестантом, потерявшим связь с Богом. Настоящие католики – наши братья” [14]. Существование так называемых старо-лютеран, т. е. принадлежащих к системе приходов Миссуриского и Висконсинского Синодов, – также хорошо известно своим ярым антиэкуменизмом. Не менее странная обстановка обнаружилась в католической церкви. Например, в США создалась анекдотическая ситуация, когда реформаторы-священники добивались назначения мiрян на руководящие посты, а мiряне-традиционалисты были сим крайне недовольны, изгоняли мiрян-руководителей и добивались назначения монахов или священников, обычно настроенных, в отличие от предыдущего руководителя-мiрянина, более реформаторски; мiрянам оставалось искать монаха-консерватора, но сие очень дефицитный товар. Несмотря на кажущуюся парадоксальность сего положения, оно вполне объяснимо. Либеральные католики-мiряне чаще равнодушны к церкви и посему обычно защищают свои взгляды не через церковь и не в церкви; консерваторы же (просто в силу с воих идейных и политических установок) стремятся действовать через церковь, ее позиции для них гораздо важнее, чем для либералов[15].

В контексте вышеуказанного нельзя не отметить столь ярких явлений, как лефевризм и седевакантизм. Лефевризм происходит от имени французского архиепископа Марселя Лефевра [16], еще со времени II Ватиканского Собора вставшего в оппозицию к Риму по целому комплексу вероучительных и литургических вопросов, организовавшего Священническое Братство св. Пия Х (объединившего в своих рядах строгих традиционалистов), а 30.6.1988 г. рукоположившего 4-х епископов, причем он до посвящения их писал им: “Кафедра св. Петра и высшие должности Ватикана заняты антихристами...” [17]. Не менее жестки другие его слова: “Зло, порожденное Собором, есть незнание Иисуса Христа и Его Церкви. Это зло, вдохновленное бесами, это – дорога в ад” [18]. Смешно, что после рукоположения монсеньором Лефевром епископов, Ватикан подверг всех отлучению [19], отчего у многих католиков возникло недоумение: если полный экуменизм со всеми еретиками и даже с иными религиями, то почему такое отношение к католикам-традиционалистам? Возник вопрос: если все еретики – “разделенные братья”, то Монсньор Лефевр “разделенный ли брат”[20]?! Говоря о лефевризме, следует учесть, что его отношение к Ватикану страдает экклезиологической неопределенностью [21]; “седевакантисты” же уже в 1960-е гг. прервали всякое общение с Ватиканом, учредив свои Иерархии и утверждая, что Римский Престол захвачен еретиками, а посему пустует, т. е. “sede vacantis”. Экуменизм теми и другими резко отрицается [22].

Фактически все существующие официальные “православные церкви” уже давно включены в экуменическое движение, посему неудивительно, что их реакция была необыкновенно болезненна на анафематствование ереси экуменизма 10.08.1983 г. в Мансонвилле Арх. Собором РПЦЗ [23]. В прямом смысле сейчас ни одна официальная “православная церковь” не является традиционной и аутентичной, но еще в 1920-е гг. возникла оппозиция (вначале по церковно-календарному вопросу) так называемых “старостильников” [24], чьи иерархи, хотя и жестоко преследовались, не только устояли, но и количественно усилились.

Практика показывает, что последователи экклезиологических ересей почти не восприимчивы к традиционным религиозным ценностям. Классический пример сего представляет собой МП, носительница весьма ядовитой экклезиологической ереси – сергианства. Так, например, традиционные ценности догматического, канонического, литургического, морального, политического и т. п. свойств хвалятся исключительно на словах, фактически же всё интерпретируется настолько неаутентично, что возникает ощущение разговора на разных языках. Несомненно, то же самое можно отнести и к другим советским конфессиям. Для пояснения укажу, что в бывшем СССР имелся на законодательном уровне список запрещенных религиозных групп – непризнававших советскую власть и бывших строго консервативными [25]. Так в концлагерях спокойно в одном бараке уживались религиозники (разных конфессий), что было почти невозможно среди политических. Интересно, что живя в одном бараке, никто не устраивал никаких экуменических молений, а молились каждый в своем углу, причем отношения складывались более, чем дружественно-человеческие. Так, например, когда лично мне пришлось скрываться от ареста, то я имел на руках также адреса униатов и баптистов-инициативников, причем знал, что там меня не выдадут, т. к. сие уже аппробировано другими. Мне приходилось общаться с такими людьми и становилось ясно, что хотя мы совершенно несогласны между собой в вере, говорим-то на одном языке, – подобного ни с сергианами, ни с представителями других советских конфессий не возникало практически никогда.

В чем же кроется секрет такого положения вещей? Думаю, что сие проистекает из самого феномена либерального межконфессионализма, ярко выраженного в экуменизме. Если в древности были унии политического свойства, то экуменизм – продукт новейшего времени, где в религиозную сферу вносится гуманитарное начало. Т. е. сотрудничество по общим политическим и гуманитарным интересам возможно, но внесение их в сферу вероучения приводит к смешиванию всех и вся и возникновению совершенно новой общности, ничего не имеющей общего с Древней Церковью, кою хочет подменить собой.

Однако, сие лишь с либеральной стороны. Хотя экуменисты весьма выступают против прозелитизма, именно конвертанты в Православие из иных конфессий становятсясамыми строгими ревнителями. Откровенно предательская позиция официальных “православных церквей” привела многих к зилотам-“старостильникам”[26], причем общины из конвертантов являются сейчас наиболее быстро растущими. Примером может служить одна английская православная община. Почти все её члены в начале 1970-х гг. были приняты Антонием Блумом чуть ли не через покаяние. Вскоре они убедились в ненормальности своего положения и ушли в РПЦЗ, где были по их настоятельной просьбе тайно крещены троекратным погружением. Но, когда всё вскрылось, возник скандал, т. к. в Западно-Европейской Епархии РПЦЗ господствовала патриархийная практика, да и отношения с МП портить не хотелось. Общине пришлось уйти к греческим “старостильникам” [27 ]. Во многих случаях, всё складывалось еще более трагично и иногда приводило вообще к охлаждению веры.

Итак, в заключение хочу заметить, что если Древняя Церковь знала исключительно строгий конфессионализм, с эпохи Вселенских Соборов отягчаемая политически навязываемыми униями, то с новейшего времени привнесено качественно новое начало – гуманитарное, внедряемое в религиозно-вероучительную сферу и уничтожающую аутентичность не только Церкви, но и других исторических конфессий. Сентиментальное высказывание, что “наши земные перегородки не доходят до Неба” [28], кажется нам весьма сомнительным, ибо можно вспомнить 21 правило Поместного Гангрского Собора 340 г., указавшего установить навечно “перегородки в Церкви для тех, кои... вопреки Писаниям и церковным правилам, вводят новшества”. Однако, на ряду с экуменическим (т. е. либеральным) движением во 2-й половине XX века стали вновь утверждаться консервативные межконфессиональные отношения: в богословских диалогах [29], политических и гуманитарных акциях [30]. Интерес к Древней Церкви, кою инославные обнаруживают ныне в количественно-немногочисленных “старостильных” юрисдикциях, видимо в будущем приведет к тому, что доминирующими нациями среди “истинно-православных” могут стать не привычные греки, русские или румыны, но жители тех территорий, где не пережит опыт отвержения народными массами традиционной Православной Церкви.

19 мая (1 июня) 1995 г.

Вознесение Господне

Москва

  наш адрес: 191014, г. Санкт-Петербург, а-я 8
   e-mail: