Обычно принято ругать за изобретение папизма именно Римскую церковь, однако такое обвинение едва ли неуместно и в отношении церкви Константинопольской. Ересь папизма впервые была изобличена именно западным предстоятелем – св. Григорием Двоесловом (590-604) – этим великим врагом папизма, образовавшегося, как мы увидим, на Востоке.

“Строго охраняя моральный авторитет своей кафедры, папа понимал свое пастырство скорее как служение, нежели как власть. В письмах, обращенных к Карфагенскому архиепископу Доминику, он официально признает права, т. е. законность полной независимости африканской церкви… Однако между Григорием и Константинопольской церковью возникли некоторые проблемы. В 595 г. папа официально отменил осуждение патр. Иоанном Постником греческих клириков Иоанна и Афанасия, обвиненных в ереси и аппелировавших лично к папе… Знаменательно, однако, что он не отрицал места константинопольского епископа среди главных кафедр – второго после Рима, выше Александрии… Но этот реализм папы в отношении положения “нового Рима” не помешал появлению его знаменитого протеста против титула “вселенского патриарха”, использованного Иоанном Постником. Уже опротестованный предшественником Григория Пелагием II в 588 г., титул этот был повторен патр. Иоанном… Григорий придал этому вопросу экклезиологическое измерение, и это, с одной стороны, показывает, что даже после длительного пребывания в Константинополе его прямому латинскому уму оставалось чуждым преувеличенное употребление византийцами титулов, с другой же стороны, – что он понимал все первенства, включая и свое собственное, в таком смысле, который исключал существование епископа “вселенского”... Он обвинял патр. Иоанна в непростительной гордыне и властолюбии: “Я прошу тебя размыслить о том, что чрез это безразсудное тщеславие нарушен мир всей Церкви и что ты дерзко посягаешь на благодать, которая излита на всех вообще. Возрастать в этой благодати ты можешь только в той мере, в какой будешь уничижаться сам в себе; ты будешь тем более велик, чем дальше станешь от мысли восхитить этот горделивый и безразсудный титул. Если и св. ап. Павел не желал, чтобы члены тела Господа были подчинены, кроме Христа, каким-либо частным главам, пусть бы даже то были сами апостолы, то что скажешь Христу, то есть Главе вселенской Церкви, что скажешь ему в день последнего суда ты, который названием вселенского стараешься подчинить себе все Его члены? Кому этим нечестивым и надменным титулом, который советуют тебе принять, – кому будешь подражать ты, как не тому, кто, пренебрегши сонмами ангелов, получивших одну и ту же природу с ним, захотел один подняться на самую высоту чести и кто гордо сказал: “на небу взыду, выше звезд небесных поставлю престол мой; поднимусь выше облаков; буду подобен Всевышнему”? В самом деле, что такое, братья мои, епископы вселенской Церкви, как не звезды небесные? И когда ты стараешься возвыситься над ними чрез это столь надменное название и покрыть их титул своим, в это время – что другое говоришь ты, как не те же самые слова: “на небо взыду; выше звезд небесных поставлю престол мой”? Далее святой папа пишет: “Поистине апостол Петр есть первый член святой вселенской Церкви, Павел же, Андрей и Иоанна что другое, как не главы частных народов? И однако-ж, под Единою Главою (т. е. Исусом Христом) суть все члены Церкви” 41 . “Всякий, – писал он императору, – кто хочет быть всемирным “универсальным епископом”, играет роль антихриста, поскольку даже апостол Петр, которому Христос вверил Своих овец, никогда не именовался “всемирным универсальным апостолом”… Есть вещи суетные, но безвредные, а есть другие, чрезвычайно вредные: так, например, когда антихрист придет и станет называться Богом, это будет вещию суетною, но самою пагубною. А тот, кто сам называет себя, или желает, чтобы другие называли его епископом вселенским, тот чрез такое тщеславие, – я смело говорю это – делается предтечею антихриста, потому что он осмеливается ставить себя выше всех”. Если один епископ универсален, то другие не являются епископами вовсе. Последнюю мысль он пытался внушить своим коллегам патриархам Анастасию Антиохийскому и Евлогию Александрийскому”. 42 “Допустить употребление этого названия (вселенский патриарх), значит унизить всех патриархов, – пишет папа Григорий вышеназванным патриархам, – и если тот, кого называют вселенским епископом, впадет в заблуждение, то, значит, не будет уже более епископа, который бы пребывал в истине… Он близок к тому, о ком написано: “он именно царствует над всеми чадами гордости” (антихрист). Мне весьма прискорбно, что я вынужден приложить эти слова к Иоанну, нашему брату и соепископу, который, презирая заповеди Господа, повеления апостолов и правила отцов, хочет по гордости возвыситься над другими незаконно присвоенным себе титулом” 43 . Если Анастасий в ответ порицал папу, намекая, что он действует из зависти (к кому?), то Евлогий, желая угодить ему, не только обещает более не применять подобных титулов к себе, но сам обращается к нему как к “вселенскому папе”. Однако, св. Григорий снова запротестовал: “Я прошу тебя, чтобы никогда больше я не слышал этого слова. Ибо я знаю, кто ты и кто я. По положению – ты мой брат, по характеру – мой отец. Поэтому не мне приказывать, но я только пытался указать на то, что считаю желательным… Я сказал, чтобы ты не употреблял такой титул, когда пишешь ко мне ли или к кому-нибудь другому. Но теперь в своем последнем письме ты, несмотря на мое запрещение, опять обратился ко мне с гордым титулом универсального (вселенского) папы. Я прошу твою святость, кого я так люблю, больше этого не делать… Я не считаю для себя честью ничего, что лишает моих братьев подобающей им чести. Честь моя есть честь Вселенской церкви, честь моя есть объединенная сила моих братьев. Тогда и только тогда я истинно почтен, когда никто не лишается чести, справедливо ему принадлежащей. Но если твоя святость именует меня универсальным (вселенским) папой, то ты отрицаешь, что сам ты есть то же, что ты приписываешь мне, – универсальный (вселенский). Запрети то Бог! Да будут далеки от нас титулы, которые надмевают человеческую гордыню и ранят любовь” 44.

На Константинопольскую церковь сии внушения никак не подействовали. Преемник Иоанна Постника Кириак (596-606) продолжал в отношении себя употреблять титул “вселенский патриарх”, а имп. Маврикий в приказном порядке повелел папе прекратить спор. Также и во все последующие века Константинопольские патриархи прочно усвоили себе титул “вселенского”, несмотря на всю абсурдность такого звания не только для каждого епископа, но даже и для отдельно взятого патриарха. Исходя из разсуждений св. папы Григория становится ясным, что титул патриарх в его понимании не имел значения иерархического различия между епископами, но обозначал только первенство чести, тогда как в современном понимании патриарху присваиваются сверхполномочия и власть над другими епископами даже помимо соборов. Это учение св. папы Григория должно навсегда укорениться среди догматов св. Церкви Божией.

Однако, прежде самопровозглашения Константинопольского патриархата “вселенским”, ему необходимо было преодолеть сопротивление Александрийского архиепископа, также как и римский, носившего титул “папы”. Столкновение притязаний Александрийского и Константинопольского предстоятелей положило начало борьбе за власть на востоке между патриархами. Архиепископ Александрии далеко переступил грань всех дозволенных и недозволенных превышений в отношении своего места во вселенской церкви и без всякого стеснения именовал себя “судией вселенной” (k r i t h V t h V o i k o u m e n o V ). “Сознавая, что Никейский Собор (6-е правило) установил определенную параллель между Александрией и Римом как обладателями особых “привелегий” на основании “древних обычаев”, архиепископы египетской столицы объясняли это свое положение культурным наследием Египта и своим древним правом устанавливать ежегодно дату Пасхи для всех других церквей, а также победами святых Афанасия и Кирилла над тем, что они считали самыми опасными христианскими ересями: арианством и несторианством. Они претендовали на юрисдикцию не только над Египтом, Ливией и Пентаполем (как было определено в Никее), но и над всей Африкой, включая Эфиопию, Аравию, Карфаген, а иногда и Иеросалим. Они горько сетовали на учреждение “нового Рима” в Константинополе и пытались где только могли ограничить влияние этого незваного церковного выскочки. Таким образом, Александрийский епископ понимал свою роль отнюдь не как просто египетского “этнарха”, а гораздо шире – как хранителя православия и церковного порядка в Империи и во всем христианском мире”. 45 Эти притязания не получили развития, поскольку Константиопольский Собор 381 г. “осудил вмешательство архиепископа Александрии в дела Антиохии и Константинополя; он объявил, что компетенция восточных церквей ограничивается территорией той гражданской епархии, в которой они находятся (2-е правило)”. 46 Но самое важное то, что этот Собор предоставил Константинополю первенство чести выше Александрии. Однако Александрийские папы никогда не признавали на Востоке постановлений 381 г. относительно положения своей кафедры. Всё это выразилось, например, в неприязни к св. Иоанна Златоусту предстоятелей Александрийской кафедры, святых Кирилла и Феофила, считавших его еретиком полу-арианином, и в фактическом расколе между этими патриархатами.

Впрочем, стоит подчеркнуть, что и претензии Александрии к Константинополю не были столь уж необоснованными. “Возвышение константинопольского епископа прямо затрагивало права патриарха Александрийского. Поэтому, когда начала образовываться единица, авторитет которой утверждался не на древности, а на близости к светской власти, в Александрии стали тревожиться… Борьба, которую вели против Константинополя александрийские архиепископы, была столь же упорна, сколько и безплодна – потому, что они были в ней одиноки. Значение константинопольской кафедры не было делом личных дарований ее отдельных предстоятелей: оно было плодом церковного состояния востока, или лучше – недостатков греческой расы. Александрийские иерархи могли одерживать какие угодно блестящие победы, но корень возрастающего значения Константинополя заключался в слабости правовых инстинктов восточного населения и в недостатке единства действия. Против этого зла были безсильны все стратегические таланты патриархов Александрии”. 47

Возвышение Иеросалимской кафедры с IV в. имело все духовные основания и Иеросалимской церкви по справедливости принадлежит именование “Матери всех церквей”. Но этому возвышению препятствовали уже ранее установившиеся межцерковные отношения на Востоке, где преобладающее значение имела Антиохийская кафедра. Между этими патриархатами неизбежно возникли столкновения в борьбе за власть над церковными округами. Прежде всего возник мнолетний спор за каноническое подчинение митрополии Кесарии Палестинской, ранее главенствовавшей над Иеросалимскими епископами. Наконец, Ефесский III Собор отдал Кесарию Палестинскую под власть Иеросалимского патриархата, отняв ее у Антиохийского, который переместился с 3 на 4 место в списке главных имперских престолов. Несколько областей, ранее подвластных антиохийскому архиепископу, очутились, согласно решениям Собора, у Иеросалимского. Антиохия, в свою очередь, пыталась распространить свою власть на Кипрскую церковь, митрополиты которой всегда имели полную самостоятельность и независимость. Ефесский Собор подтвердил автокефалию Кипрской церкви, остановив властолюбивые предприятия еп. Антиохийского Иоанна, незаконно вторгавшегося во внутренние дела непринадлежавших ему епархий. После сего архиеп. Ювеналий Иеросалимский повел дело столь решительно, что подчинил своей власти не только палестинские епархии, но также Финикию и Аравию, что вызвало протесты Иоанна Антиохийского. Однако, узурпаторские действия Ювеналия были подкреплены императорским эдиктом, заставившим Иоанна замолчать. Тогда против такого захвата возмутился Кирилл Александрийский, побуждая к возстанию самого папу Римского, но сему помешали догматические споры, отодвинувшие эти проблемы на второй план. Окончательное полюбовное соглашение между Антиохийскими и Иеросалимскими епископами было достигнуто только на Халкидонском IV Соборе, причем Ювеналию пришлось вернуть Антиохийскому предстоятелю отнятые из под его ведения Финикию и Аравию. 48

Возвышению римского престола способствовало не политическое положение Западной части империи, как считает большинство ученых, а монофелитский, а затем иконоборческий кризис на Востоке, когда Византийские императоры-еретики утратили непосредственное влияние на предстоятелей Римской церкви, продолжавшееся с V до начала VII в. Идеологически оно оформилось, конечно, раньше, реально же произошло не в V веке, а в VII-VIII-м. По времени возвышение Рима совпало с возвышением Константинопольского патриарха в период иконоборчества 784-847 гг., благодаря исповедническим действиям св. патриархов Тарасия, Никифора и Мефодия, стоявших во главе антииконоборческого движения и во многом способствоваших торжеству православия над ересью. Однако, уже с 634 г. – с начала исламских завоеваний на Востоке, покоривших Сирию, Палестину и Египет, когда Антиохийская, Иеросалимская и Александрийская церкви фактически утратили свою самостоятельность, вся церковная власть сосредоточилась в Константинополе как единственном независимом политическом и духовном центре Восточной части империи. Порабощенные церкви неизбежно оказались, с одной стороны, в духовной в зависимости от Константинопольского патриаршего престола, что безусловно способствовало его возвышению, а с другой, в политическом отношении, оказались в зависимости от исламских Халифов.

Всем известно латинское учение о четвертой степени священства, которой якобы обладают римские первосвященники. Однако, такое учение не чуждо было и восточному богословию. Впервые его сформулировал патр. Константинопольский св. Мефодий (843-847) в полемике с последователями знаменитого исповедника иконоборческой эпохи преп. Феодора Студита († 826), не соглашавшимися с церковной политикой патриарха. До своего патриаршествования Мефодий 5 лет провел в Риме, где ознакомился с аспектами новых экклезиологических доктрин Запада. Эти доктрины и были использованы им в переписке со студитами.

“Доминирующий экклезиологический мотив этих текстов – утверждение о том, что патриарх не есть первый среди епископов, но стоит на качественно иной, высшей ступени священства и в этом отношении равен апостолам. Вот несколько цитат:

“А что для священников епископы, т. е. святители, для святителей же апостолы и преемники апостолов, т. е. патриархи, определяют то, что им подобает по достоинству, со всей очевидностью(?) покажут сочинения боговещанного Дионисия и предписания канонов (каких? – авт.). Ибо подобающее по достоинству определяют вышестоящие чины для нижестоящих, вплоть до апостолов – а их преемники, т. е. патриархи, тоже суть апостолы” (Посл. 2, 90-96).

“…Скажем и епископам, которые обязаны подчиняться апостолам, т. е. патриархам…” (Там же, 144-145).

“Ведь епископ есть и имя, и дело дюжинное(!?), а апостолов и преемников их – редкое и весьма немногочисленное, начальственное и самовластное(!). Ибо как нами правит единое начало, и власть, и сила, так и Божество, а из Него произошло и Ему подвластно многое, так и после апостолов и их преемников есть священные должности и чины, многие числом и различные по свойствам, возводимые к немногим, т. е. к апостолам и их преемникам” (Там же, 167-174).

Патриархи названы преемниками апостолов еще в одном месте (там же, 113-114) и еще дважды прямо приравнены к апостолам (там же, 161 и 181). В таком виде эта доктрина сформулирована здесь, насколько известно, на византийской почве впервые. Чтобы оценить путь, пройденный за полвека, достаточно вспомнить слова Тарасия, обращенные в свое время к непокорным клирикам: “У Константинополя есть епископ”. Мефодий уже не стесняется говорить: “У вас, епископов, есть апостол, и это я, патриарх”. Интересно сравнить это с реакцией Феодора Студита на попытку собора 809 г. утвердить авторитет архиереев (всех, а не только патриарха) в канонических вопросах: “…если допустить это, то вотще Евангелие, напрасны каноны, и каждый во время своего архиерейства… пусть будет новый евангелист, другой апостол…”. Можно себе представить, что сказал бы Феодор о теориях Мефодия. Однако… Патриарх идет еще дальше и отождествляет своих предшественников, Тарасия и Никифора, со всей Церковью: “ибо они были Церковь, те, кто собрал ее”. Годы, проведенные в Риме, явно не прошли даром” 49.

Совершенно очевидно, что свое учение, заимствованное от римского папизма, Мефодий подтвердить ничем не мог. Как уже говорилось ранее, в Древней Церкви место апостолов по окончании их миссии заняли епископы. Никаких патриархов и ничего похожего на них тогда не было и в помине. Преемники апостолов – это епископы, а если смотреть еще шире, то – все христиане, получающие дар апостольства в таинстве крещения. Ничего похожего на учение Мефодия нет ни в канонах, ни в книге св. Дионисия Ареопагита “О церковной иерархии”, в которой говорится о ее устроении по образу небесного чиноначалия. 50 Характерно также, что в теории Мефодия не находится места и собору, как высшему органу церковного управления, коему подотчетны и сами патриархи.

Как ни относиться с уважением к св. патр. Фотию (857-867 и 877-886), одному из ближайших преемников Мефодия на Константинопольском престоле, похоже, что и он не чужд был папистских претензий на управление Церковью. Фотий был деятельным патриархом, весьма преуспевшим в реформе патриаршества. Когда в 881 г. император Василий Македонянин стал подвержен припадкам безумия, Фотий фактически принимает правление государством на себя. К изданному Василием своду законов Епанагога Фотий набросал предисловие, провозглашая в нем, что “мир и процветание граждан, телесное и душевное, зависят от согласия царской власти и духовенства”. Однако, Фотий не только не дает царской власти никакого предпочтения перед властью патриаршей, но и чрезмерно возвышает патриарха даже в делах церковного управления, которому одному присваивает право разъяснять церковные каноны и соборные постановления 51.

Последним из великих Константинопольских патриархов, отмеченных своими церковными заслугами и одновременно не чуждыми папистского менталитета, был Михаил Керуларий (1043-1058). Образ патриаршествования Керулария заставляет сравнивать его с патр. Никоном, первоначальником “папизма” на Руси. Михаил Керуларий известен, прежде всего, своей непримиримой борьбой с латинской Церковью, благодаря которой образовалась схизма 1054 г. Почти все церковные историки отмечают, что эта схизма возникла больше на почве политической борьбы, чем по вопросам вероучения, т. к. все основные проблемы догматики и обрядовых различий, поднятые в сер. XI в., существовали между обоими церквями задолго до сего конфликта и однако же позволяли сохранять христианское единство.

Возвеличиванию власти Константинопольского патриарха в рассматриваемое время способствовал невероятный всплеск папского властолюбия на Западе, явившийся следствием ослабления контроля светской власти над римскими понтификами. Керуларию, однако, стремившемуся стать как бы неким эквивалентом папства на Востоке, пришлось бороться одновременно и с притязаниями папства, и с давлением императорской власти. Окончательно разругавшись с папскими легатами в 1054 г. и обменявшись с ними взаимными анафематствованиями, Михаил Керуларий стал активно вмешиваться в чисто государственные дела и навязывать свою политику правительству. К престарелому императору Михаилу VI он оказывал явное презрение, присвоивши себе право носить пурпурные туфли, что являлось прерогативой одних императоров, и приняв участие в заговоре против него Исаака Комнина. По восшествии последнего на престол, высокомерный патриарх истощил его терпение, и император предпринял шаги для скорейшего низложения властолюбца. Заключенный в монастырь Керуларий пришел в такую ярость, что с ним случился апоплексический удар, от которого он и скончался. 52

Что еще способствовало возвышению патриаршества в Константинополе с XII до середины XV веков? – Склонение к упадку Византийской империи, которая была вынуждена считаться с Константинопольскими патриархами, юрисдикционная власть которых уже в несколько раз превосходила территории, подчиненные неспосредственной власти императора. Попытки последних заключить политическую и церковную унию с Западом, чему они получили жесткий отпор патриархов. Защита монархического строя после оккупации Константинополя крестоносцами и обезпечение легитимности императорской фамилии после его освобождения.

Лжеучения и притязания, исходившие от весьма авторитетных Константинопольских первосвятителей, конечно, не могли способствовать утверждению соборных начал на Востоке, но вели к установлению папства по образцу западного церковно-иерархического абсолютизма, доведенного до абсурда “непогрешимости” предстоятелей Рима.

В завершение этой главы заметим, что некоторые отголоски римского учения о четвертой степени иерархии выразились на Востоке в следующем: 1) патриархи стали носить особые облачения, отличные от облачений, которые присущи всем остальным епископам; 2) получили право ставропигии, т. е. сверхепископские права по церковному управлению; 3) при соборном богослужении с епископами патриарх один облачается среди храма, прочие же облачаются в алтаре; 4) когда патриарх садится на горнем месте, епископы должны стоять; 5) патриарх причащает епископов из своих рук; 6) по постановлению Московского Собора 1675 г., при патриаршем богослужении все епископы должны снимать крест и оставлять жезл. Все это было введено с определнной целью: показать, что патриарх не равен епископам.

Нельзя спорить с тем учением, что священство выше царства, как и душа выше тела. Ибо Церкви предоставлено от Бога быть путеводительницей для верующих к вечному спасению, государству же поручены только внешние охранные функции и попечение о политико-экономическом благоустройстве жизни христиан. Такое мнение о сем предмете высказывали св. Иоанн Златоуст и другие великие Отцы Церкви. Но сие нисколько не должно порождать такого извращенного явления в церковной жизни как папизм и папо-цезаризм, когда главный предстоятель Церкви незаконно присваивает себе непринадлежащие ему права как в церковном, так и в государственном домостроительстве. Именно в соработничестве (созвучии=симфонии) власти царства и священства может быть достигнут идеал христианской империи на земле, но отнюдь не в борьбе между ними за власть. К сожалению, примеров, которые хотя бы приближались к такому идеалу, история нам предоставляет очень мало и виной тому нередко становились высшие церковные сановники.

Продолжение ...

  наш адрес: 191014, г. Санкт-Петербург, а-я 8
   e-mail: