МЕТАСТАЗЫ ПАПИЗМА В ВОСТОЧНОМ ПРАВОСЛАВИИ И ЦЕРКОВНАЯ СОБОРОСТЬ


Возстановление патриаршества в Русской Церкви и его последствия

Явно неканоническое управление Русской синодальной Церкви, существовавшее со времени петровских реформ, способствовало вызреванию новых церковных преобразований в церковно-общественном сознании. Более-менее здравые предложения, как необходимо реформировать церковное управление, имелись. Например, предлагалось образовать митрополичьи округа, в которых дважды в год созываются поместные соборы, и всероссийские соборы митрополитов как высшую церковную власть. 109 Но, к сожалению, в 1905-1917 гг. реформаторские идеи привели не к возврату в доконстантиновскую эпоху соборности римских катакомб, а к патриархистскому ренессансу в лучших традициях византийско-никонианского папизма. Последствия этого долго не заставили себя ждать: возникла самая грандиозня смута и раскол в Русской Церкви, известный под назнанием сергианства.

Известно, что к церковной реформе стремился сам император Николай II, который был одним из главных инициаторов и организаторов подготовки созыва Всероссийского Поместного Собора. Также известно, что отношение к тогдашней синодальной иерархии у Николая II было крайне отрицательным, т. к. он был очень хорошо осведомлен о ее полном нравственном разложении (за исключением каких-то единиц). Будучи сторонником возстановления патриаршества, он не видел ни одного кандидата среди всего русского епископата, кто оказался бы достоин сего высокого призвания. Поэтому он предложил сделать Патриархом себя самого, что вызвало оторопь у членов Синода. Еще один достойный внимания факт – серьезное намерение императора сделать старообрядческую “Белокриницкую” иерархию господствующей в России, о чем велись консультации и переговоры. Однако, это вызвало панику в среде никонинско-синодальной верхушки и даже угрозы отлучения Николая II от Церкви. Никонианская иерархия так громко зашипела и зацикала на государя, что заставила его отказаться от подобной идеи.

Наконец, Поместный Собор был собран, но только после отречения императора Николая II от престола, что синодалами восторженно приветствовалось как “освобождение Церкви от государственного гнета”. Сам император считал созыв Собора несвоевременным, равно как и реанимацию патриаршества. Очень скоро выяснилось, что возстановление соборности в Российской Церкви было только призрачным, а не реальным. Не столько возстановление соборности, сколько возстановление патриаршества стало главной целью Поместного Собора 1917/18 гг. Избрание Патриарха превратилось в новую манифестацию папизма, приведшую Российскую Церковь к самым нежелательным последствиям. За идеологическое знамя возстановления патриаршества на Руси был признан патриарх Никон, на поклонение “мощам” коего регулярно совершали паломничества патриархисты во главе со своим вождем и истовым почиталем Никона архиеп. Антонием (Храповицким). Там же совершались многочисленные моления-панихиды Никону о даровании Русской Церкви патриарха. В своих воспоминаниях товарищ обер-прокурора Святейшего Синода кн. Н. Д. Жевахов дает следующую оценку событиям. Несмотря на то, что он был сторонником синодальной системы управления (но при наличии Собора!), все же с его взглядами во многом можно согласиться. Кн. Жевахов пишет:

“Одним из самых непостижимых завоеваний революции явился т. н. “Всероссийский” Церковный Собор, созванный в ноябре 1917 г. в Москве, не только с любезного “разрешения” Временного Правительства, узурпировавшего власть Помазанника Божия, но и под условием предъявления этому правительству решений Собора “на уважение”.

Ни унизительная форма “разрешения” безбожного “правительства”, очевидно не имевшего права ни разрешать, ни запрещать созыва Собора… ни тот факт, что такое разрешение явилось лишь новым издевательством над Государем Императором, неоднократно признававшим созыв Собора несвоевременным… ни фактическая невозможность обезпечить соблюдение обязательных канонических требований, – не удержало иерархов от созыва Собора, с которым связывалось так много разнообразных вожделений, столько радостных надежд… Сбросить с себя “вековые оковы рабства”, вырваться на волю, имевшую обзепечить свободу духа Церкви, – стало стихийным порывом тех, кто в возстановлении патриаршества и созыве Всероссийского Церковного Собора усматривал единственное средство к достижению этих целей. И Собор был созван, и Церковь якобы вырвалась на “свободу”.

В этом стихийном движении к патриаршеству было предусмотрено все, кроме одного условия… личной готовности и способности Патриарха принести себя самого в жертву Православной Церкви. Но именно это условие было не только предусмотрено большевиками, но на нем они и строили свою программу разрушения Церкви, зная, что времена Гермогенов прошли и что борьба с одним Патриархом гораздо легче, чем с собором епископов…

Большевики, оценивающие события с точки зрения реальных фактов и побеждающие в борьбе с утопистами, не только не препятствовали Собору, но даже приветствовали идею возстановления патриаршества (выделено мною, – авт.), хорошо сознавая, что… в России не было ни одного иерарха, который мог бы являться для них угрозой. Наоборот, они были уверены, что возстановление патриаршего чина только облегчит им их задачу, ибо знали, какого рода испытания готовили Православной Церкви, и то, что пред этими испытаниями не устоит ни один из намеченных Собором кандидатов в Патриархи”. 110 По мнению кн. Жевахова, впрочем, несколько достойных иерархов имелось, но они были либо заранее устранены от участия в Соборе (как митр. Макарий Парвицкий), либо не допущены до патриаршества самими иерархами (как архиеп. Антоний Храповицкий). 111

Большевики не скрывали своего покровительства Собору: лично Троцкий пожертвовал на его содержание два миллиона рублей. 112 А один высокий большевистский чин прибыл прямо на Собор и от лица новой власти приветствовал соборян. В ответ патр. Тихон поклонился ему, облобызал его и даже предложил усадить большевика в президиуме около себя как олицетворение новой власти. 113

Традиционное представление о том, что противниками идеи патриаршества являлись одни обновленцы, безпочвенно и неосновательно. Как среди обновленцев имелись сторонники патриаршества, так и среди синодалов находилось немало противников его. Видные профессора и богословы, целый ряд представителей духовенства и мiрян Российской Православной Церкви и некоторые епископы, которые к обновленчеству не имели никакого отношения, предупреждали об опасности возникновения папизма на почве возстановления патриаршества и о других возможных в этой связи негативных явлениях, но их голос не был услышан на Поместном Соборе. Перед сторонниками избрания Патриарха они поставили целый ряд вопросов – нравственных, канонических, догматических, – которые до конца Собором так и не были разрешены.

Прения по вопросу возстановления патриаршества начались после доклада председателя Отдела о высшем церковном управлении еп. Астраханского Митрофана. 114 На обсуждение Собора была предложена т. н. “Формула перехода” от синодального управления к патриаршему. Приведем наиболее интересные выдержки из докладов противников патриаршества.

Профессор П. П. Кудрявцев:

“…Если перейти к постатейному обсуждению, то придется устанавливать входящие в предложение основные понятия, чего не сделано Отделом. Возьмем 1 и 2 ст.ст. заключения Отдела: “Поместному Собору принадлежит высшая власть в Российской Церкви”, “возстанавливается патриаршество, которым возглавляется управление церковными делами Российской Православной Церкви”. Между тем понятия патриарха и патриаршества в докладе не выяснены. Ссылался докладчик на 34 Апост. правило, но оно говорит, что епископам каждой области должно знать первого между ними. Но в таком случае является вопрос о грузинском первоиерархе и первоиерархах других правослалвных народов, живущих в пределах нашего государства.

Важен не термин, употребленный каноном, а понятие о нем. Я поясню свою мысль. Важен не термин патриаршества, а понятие о нем. Говорят, применяясь к 34 Апост. правилу, что патриарх будет первым епископом между равными. Но в каком смысле: в смысле благодатных полномочий? Ведь, в одной лекции в этой зале было сказано, что патриарху даются особые благодатные полномочия при возведении его в этот сан (вот вам и четвертая степень священства! – авт.). Преосвященный докладчик указывал, что патриарх может сноситься с восточными патриархами, посещать разные епархии и т. д. Какой же это будет первый между равными епископами?”. 115

Мирянин Н. Д. Кузнецов:

“Авторитет Собора требует приведения достаточно обоснованных и обсужденных мотивов для учреждения патриаршества в России. Впоследствии, ведь, будут ссылаться не только на те или другие определения Собора, но и на соображения, послужившие их основанием… Задача преобразований на соборном начале заставляет прежде всего говорить о Соборе и его компетенции, а уже затем переходить к патриаршеству. Этого требует и логика самого доклада, который неизвестно почему, вопреки опыту истории, называет патриаршество “институтом исполнительным при Соборе”. Верующие в институт патриаршества этим наводятся на мысль, что центр тяжести всей реформы в их сознании лежит в патриаршестве, а не в Соборе…

Третье положение, заключающееся, по толкованию доклада, в формуле перехода, утверждает, что патриарх является первым между равными ему епископами. О каком патриархе здесь идет речь? О том ли, каким он выступает в истории византийской и русской, а в настоящее время в Константинополе? Если об этом, то роль патриарха вовсе не ограничивается быть первым между равными ему епископами, а идет далее. Если же здесь имеется в виду патриарх, не существовавший в действительности, а лишь рисующийся в воображении многих нынешних сторонников этой идеи, то нужно говорить о первом епископе, а не о патриархе. В самом названии “патриарх” содержится нечто большее, чем понятие первого епископа, устанавливаемое, например, в 34 правиле св. Апостолов, и на практике носители сана патриарха получали или даже присваивали себе права, не умещающиеся в понятие первого между равными – в требование 34 Апостольского правила, и явно нарушали установленные канонами права епархиальных епископов.

Наконец, четвертое положение, выводимое из формулы: “патриарх вместе с органами церковного управления подотчетен Собору”. Попробуйте уяснить себе, что же это значит! Как можно быть подотчетным Собору не одному, а вместе с органами церковного управления? Если патриарх будет первый между равными епископами, то, ведь, и последние должны быть подотчетны Собору (а не патриарху, – авт.): иначе в чем же будет сохраняться равенство патриарха с епископами? Поэтому подотчетность Собору не составляет существенного признака понятия первого между равными ему епископами. Если патриарх только возглавляет органы церковного управления, а не стоит над ними или отдельно от них, то нужно говорить об отчетности перед Собором не патриарха, а именно этих органов управления…

Полная непригодность принятой Отделом формулы перехода для решения вопроса о патриаршестве особенно ярко обнаруживается в том, что даже сам доклад не мог вытянуть из нее очень важного для всего вопроса положения о Синоде, как постоянном органе церковного управления, и об отношении к нему патриарха. Без выяснения устройства Синода и его компетенции вопрос о патриаршестве не может быть решен. Это выяснение тем нужнее, что доклад в пояснение формулы перехода называет патриарха исполнительным органом при Соборе. Если так, то какая же роль будет принадлежать Синоду в отношении Собора, да и зачем устраивать еще Синод, как самостоятельное учреждение, если патриарх будет сам исполнять все постановления Собора? Повидимому, у сторонников патриаршества таится мысль обратить будущий Синод просто в совещательный орган при патриархе (фактически так оно и стало, – авт.). Если это так, то хорошее же равенство патриарха с другими епископами уготовляют его сторонники!”. 116

Мiрянин В. Г. Рубцов:

“…Если мы собрались спросить русскую Церковь, мы не должны забывать отдаленных времен, когда не было патриарха. Тогда русская Церковь возглавлялась митрополитами. Они соревновали друг другу и держали свою паству на высоте христианского влияния. Перейдем к эпохе патриаршества. Он получает власти немного, но взял власть у народа и цепко держал ее, стал злоупотреблять властью и расколол русский народ. Эта язва гноится еще и в настоящее время… Не в патриархе альфа и омега церковного обновления, а в широких правах, которые Господь дал народу. В Священном Писании нет мест, которые бы говорили о главенстве в Церкви. Читайте книгу Откровения. Там говорится об ангелах церкви, т. е. епископах, которым Бог дал особое откровение. Епископа нельзя называть отцом отцов, главою, потому что единый есть глава Церкви – Христос, и был и будет. Патриархи не доставили нам счастья, они не соединили, а разделили нас… Я вижу спасение не в патриархе, а выборном начале, которое ограждает нас и содействует нашему умственному развитию… Патриарх не есть Св. Синод, не коллегия, а человек, который может быть с эгоистическими принципами жизни, ставящий свое я выше других… Всем известно, к чему повело абсолютное верховное управление. К этому же приведет и абсолютизм церковный. Не надо ему доверять: он приведет к разрушению и гибели”. 117

Князь А. Г. Чагадаев:

“…Единоличная власть необходима для тех мероприятий, которые требуют быстроты, и где быстроте можно пожертвовать обстоятельностью коллегиального обсуждения. Коллегия нужна, когда меру требуется изучить, обсудить и взвесить. И вот мы думаем, что в церковном управлении каждая мера должна быть всесторонне обсуждена, потому что ошибки здесь имеют громадные последствия, и мы говорим: пусть эти мероприятия обсуждают несколько лиц и обсуждают всесторонне…

Указывают на отсутствие у коллегии подвига, дерзновения. Говорят, нужно одно лицо, нужен богатырь, который бы возвратил отторженное, спас Россию. Дайте, говорят нам, отца, молитвенника, подвижника. Мы присоединяемся к этим пожеланиям: дайте нам отца, дайте молитвенника. Но для этого, если бы Господь послал нам отца и молитвенника, не нужно ни сана, ни титулов: если Господь пошлет его, он придет во власянице. Но где мы найдем такого человека в своей грешной среде? Не наделает ли патриарх тех же ошибок, как и прежний наш царь, который был с лучшими намерениями, который, может быть, и хотел блага народу, но не мог ничего сделать. Будет ли он советоваться с Собором, который трудно собрать?”. 118

Протоиерей Н. В. Цветков:

“…Я хочу сказать о патриаршестве по существу: почему не следует голосовать за возстановление патриаршества в России? Мы веруем в апостольскую Церковь. Под апостольскою Церковью я разумею епископскую Церковь (очень странное определение! – авт.). Мне представляется здание с фасадом и крышею. Крыша – это епископы в Церкви. Кто бы ни продырявил крышу, за крышей нашел бы только небо, Небесного Главу. Зачем нам делать ненужный оплот? К чему эта надстройка над крышей, которая выше епископа в Церкви? Прочтите Евангелие: “подошли к Господу Иисусу Христу Иаков и Иоанн и сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую во славе Твоей… Услышавши, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна… Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими, но между вами да не будет так, а кто хочет быть большим над вами, да будет вам слугою, и кто хочет быть первым между вами, пусть будет всем рабом. 119 Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих”… Вот основные положения для апостольства, епископства в Церкви. И по вознесении Господа на небо Апостолы именно так и понимали свое положение в Церкви: они не выдвигали первого между равными, а действовали сообща, совокупно, и каждый действовал как равный между первыми. И действительно, так Апостолы и действовали, в ощущении живого Христа, так и заповедывали пастырям: “пастырей ваших умоляю, писал апостол Петр, пасите Божие стадо, какое у вас, не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду”. Один ученый патриархофил говорил, что я не последователен в вопросе о патриархе: если в приходе настоятель, в епархии епископ, то в поместной Церкви должен быть глава – патриарх. Я спрашиваю его: “А кто же глава Вселенской Церкви?” И получил ответ: “Там уже глава Христос”. Выходит, что чем ближе видимый глава, тем далее отодвигается Христос. Я думаю иначе. Христос – глава Церкви всюду: и на вселенских и на поместных соборах, и в епархиальной жизни, и в приходской жизни. Как в таинстве евхаристии Христос весь является и во всем Агнце и в мельчайших частицах Агнца: так и во всей церковной жизни и в каждом отдельном акте ее Христос невидимо присутствует и должен быть ощущаем. Он один Глава и вселенской и поместной Церкви и епархиальной Церкви, где архиерей является авторитетом не сам по себе, а как исполнитель воли Христа, и в приходе.

Вот и мы находимся на сем святом месте и составляем Поместный Собор. И на действительных и на почетного наших председаталей мы смотрим с полным уважением и признаем их авторитет. Но это не конечная высшая точка Собора: Крест и Евангелие, лежащие на аналое пред столом президиума и оживляющие пред нами невидимо присутствующего и ощущаемого нами Главу нашего Собора – Христа, – вот что возглавляет наш Собор. Епископы, и мы клирики и миряне – все мы объединяемся невидимым Главою Церкви и говорим мы друг другу: “Христос посреди нас и есть и будет”. Кто может сесть на место аналоя с Евангелием и крестом? Преосвященный Анастасий рисовал нам такую картину. Наша Русская Церковь похожа на здание с красивым фасадом, но не имеющее купола: надо докончить эту постройку, дать видимого главу нашей Церкви. Картина эта не произвела на меня впечатления. Это – nature morte. Это – картина старого художника, изображающего нечто телесное, нечто земное. Я бы желал видеть другую картину, другого художника, где бы апостольство, епископство было изображено в виде, напр., огней, ангелов, реющих среди одухотворенного тела, и где бы был ощущаем объединяющий всю картину Лик Христа, Главы Церкви”. 120

Протоиерей Н. П. Добронравов:

“Обилие речей за патриаршество меня приводит только к одному выводу: страстности, изумительной страстности желания иметь в Русской Церкви патриарха и в нем видеть спасение Церкви и государства далеко не соответствует убедительности приводимых доводов. Говорят, что патриаршества требуют каноны, что Церковь без патриарха не может быть канонической. Но если объективно, без предвзятости прочитаем каноны, то увидим, что каноны не говорят ни за, ни против патриаршества…”. Разсуждая о ложной теории всеобщего единения вокруг патриарха, прот. Добронравов далее говорит:

“В 1448 г. Русская Церковь сделалась вполне самостоятельной. Можно сказать, что русский митрополит с этого времени стал патриархом, хотя еще и не назывался таким именем. Что же: это послужило спайкой Русской Церкви? Вспомните, что произошло менее, чем через 10 лет. В 1485 г. Киевская митрополия отделилась от Московской, да так и осталась отделенной до 1687 г., на весь период патриаршества. Я спрашиваю: что же это спайка?… Говоря все это, я не желаю сказать, что патриаршее управление этому виной: я только констатирую факты. Я желаю сказать: не говорите, что если будет патриарх, тогда у нас непременно всё объединится… Для меня самая тяжелая, самая мучительная страница в истории Русской Церкви это та, которая описывает 1666-67 гг. Вот что для меня самое ужасное. Вы только поймите весь ужас совершившегося: русские люди отделились от союза с их Церковью; в Церкви Христовой я не вижу многих единокровных со мною русских… Я не скажу, что патриархи были виновны в этом деле, но я устанавливаю факт, что это случилось при управлении Церковью патриархом. Глубокая, кровавая рана была нанесена Русской Церкви в 1666 г., но скажите, когда пластырь был положен на эту рану? Это случилось в 1800 г. при учреждении единоверия. Пусть это было дело несовершенное, но все же оно привело русских людей к нашей Русской Церкви. Центробежность или центростремительность? Распаяние или спайка? Я не говорю, что здесь заслуги Св. Синода. Я говорю только, что спаявающее начало возможно и при синодальном управлении.

Говорят, что если бы был патриарх, то не было бы автокефалии грузинской церкви (мы уже убедились в обратном, – авт.). Я не могу уяснить себе этого. Вспомните историю присоединения Грузии и всю ее историю за XIX в. Разве Грузия требовала, чтобы в Русской Церкви был патриарх? Этого не было. Ссылаются на болгарскую церковь, но и эта ссылка непонятна. Автокефалия грузинской церкви и греко-болгарская распря, это два параллельных, сходных явления: как первая произошла от недовольства грузин русскими (я не рассматриваю, насколько было это основательно) – так и вторая – от недовольства болгар греками; но первая появилась при синодальном управлении, а вторая при патриаршем. Не доказывает ли это того, что то или другое управление тут не при чем, что церковное разъединение возможно и при патриархах и при Синоде?…

Говорят: патриарх нужен для того, чтобы в Церкви был свой духовный богатырь, вождь своего стада. Да, в жизни Церкви, в жизни государства бывают моменты, когда нужны богатыри. Но в таких случаях обыкновенно бывает так, что богатыри сами всем видны, все их знают. Им тогда и предлагают власть. Вспомните, напр., время св. патриарха Тарасия… Святой Ермоген был у всех навиду. Неудивительно, что он был избран патриархом. Нам сейчас тоже нужен церковный богатырь. Но где же он? Покажите: где этот вождь Тарасий или Ермоген? Среди кого должно искать его? Скажите! (Голоса из епископата: Бог даст, Бог укажет!) Да, Бог многое указывает нам: Он указывает и то, что Его не должно искушать… Итак, примеры истории говорят, что вождь может быть только тогда, когда он – у всех на виду, а мы такого вождя не видим; его среди нас нет. Но это еще не все. Вчитались ли мы в проект патриаршества, как он дан Отделом Собора? Что этим проектом вы даете патриарху? Ничего! Это – какой-то пигмей, а вы требуете, чтобы он был великаном. Вы даете ему силу лилипута, а требуете от него богатырских подвигов. Вы не даете ему ничего, а говорите: “иди, спасай”, и думаете, что после скажете: “он встал и спас”… Что-нибудь одно из двух: или говорите прямо, что вы хотите дать патриарху полноту власти (т. е. сделать его папой, – авт.). Но тогда мы вам на это скажем: укажите такого человека, которого бы эта власть не раздавила. Мышонок львом не станет, и нельзя его украшать львиной гривой. Рожденный ползать летать не может, и неразумно прилеплять ему орлиные крылья. Или же – перестаньте говорить о богатырях и вождях, и сознайтесь, что патриарх не будет гранитным колоссом в церкви, а сделается одною только декорацией, правда красивой, но едва ли нужной. Докладчик говорил не раз, что патриаршество является золотой мечтой. Я боюсь, как бы эта мечта при своем осуществлении не превратилась в серенькую действительность. Я боюсь, как бы те, которые теперь так страстно желают иметь патриарха, не сказали бы, когда патриаршество будет возстановлено: “мечты, мечты, где ваша сладость?”…”. 121

Протоиерей Н. Г. Попов:

“Прислушиваясь к тому, что здесь говорилось о необходимости патриаршества, я, к сожалению, прихожу к заключению, что мы как-то спешим с этим вопросом. Мало того, у меня создалось убеждение, что мы заранее решили ввести патриаршество, не справляясь с тем, что говорит история Церкви. Но мы не можем забывать уроков истории. Нам не позволяют этого совесть и те, которые послали нас на Собор и которые потребуют отчета. И вот по чувству своей ответственности я решаюсь обратить высокое внимание Собора на то, каковы были патриархи в прошлом, и действительно ли патриаршество может быть всеисцеляющим средством против всяких нестроений церковной жизни.

Мы знаем, что патриаршество, патриархи в специфическом значении этого слова, явились в IV веке (вернее к концу IV века, – авт.). И действительно, во времена Вселенских Соборов мы знаем многих высоких представителей патриаршества, – святые имена Анатолия, Геннадия, Иоанн Постника, Германа, Тарасия, Никифора, Мефодия, Фотия и многих других (многих ли? – авт.). Хотя за время Вселенских Соборов деятельность патриархов в лице этих Соборов во многом находила необходимое руководство для себя, однако и в это время патриаршеству не чужды были недостатки. Наряду с указанными святыми именами патриархов мы знаем патриархов-монофизитов: Диоскора, Тимофея, Диоскора II Александрийских, Константинопольского патриарха Анфима I; мы знаем Константинопольских патриархов Сергия, Павла, Иоанна, которые были монофелитами. И в дальнейшей истории – в эпоху иконоборчества – патриаршесто не оказалось всецело на высоте призвания. И в это время люди недостойные носили высокий сан. Мы знаем, что патриарх Анастасий подчинился эдикту Льва Исаврянина об отмене иконопочитания. Мы знаем, что патриархи Константин II, Никита I действовали в том же направлении и всячески поддерживали Константина Копронима. Мы знаем, правда, патриарха Павла IV, который был в глубине души противником иконоборчества, но и он не имел мужества, когда это нужно было, открыто выступить с обличением иконоборческой ереси. И другие патриархи – Феодот, Антоний – были сотрудниками иконоборца Михаила II Косноязычного. О патриархе же Иоанне Грамматике известно, что он был даже лютым гонителем иконопочитания и возбудил глубокое негодование тогдашних представителей иконопочитания – монахов Студийского монастыря. Так было в период иконоборчества, в период Вселенских Соборов, когда деятельность патриархов находила для себя руководство во многих определениях и этих и поместных соборов.

К сожалению, не лучше было и впоследствии. Один из виднейших патриархов – Фотий – создал целую идеологию патриаршества. Он утверждал, что царь является властителем тел своих подданных, а патриарх властителем их душ (а властителем чего является Христос? – авт.). Но и Фотий оказался не в силах исправить константинопольский народ. В его 4 речах, обращенных к константинопольской пастве по поводу нашествия Россов, дается такая характеристика жителей Константинополя и всей империи, которая далеко не свидетельствует о том, чтобы патриаршество высоко поднимало нравственный характер членов Церкви. Да и чего же можно было ждать от константинопольских патриархов, когда императоры возводили иногда на патриарший престол несовершеннолетних, вроде принца Стефана? Да и патриархи престарелые, как, напр., Антоний Кавлей, не всегда имели силу и мужество остановить нарушение канонов Церкви. Так, Антоний Кавлей ничего не мог сделать, когда по приказанию Льва VI похоронили в первый день Пасхи его третью супругу Евдокию, вопреки 68 прав. VI Всел. Собора. При этом же императоре престарелый патриарх Евфимий признал 4-й брак императора, несмотря на то, что этот поступок последнего вызвал глубокое смущение и разделение в Церкви. Это разделение, а не единение, продолжалось до начала XI века. Несовершеннолетние патриархи бывали и впоследствии. Нам известен 16-летний патриарх Феофилакт, сын императора Романа I-го. Он естественно предавался забавам, свойственным его возрасту и юности. Главной страстью его были лошади. Иногда он даже прекращал богослужение, чтобы посетить обитателей своей конюшни. И смерть постигла этого патриарха вследствие падения его с лошади, которую он объезжал.

Преемник этого патриарха, известный, как второй Златоуст, патр. Полиевкт помазал на царство Иоанна Цимисхия, убийцу Никифора Фоки (св. императора! – авт.). Он даже подвел и основание для этого коронования: как миропомазание при св. крещении освобождает людей от греха, так и помазание на царство сняло грех цареубийства. Нечто подобное, и далеко не лучшее, позволил себе патриарх Алексий, главный организатор Студийского устава, который отпев Романа Аргира III, в великий пяток 1034 г. обвенчал его супругу Зою с ее избранником Михаилом Пафлагоном (речь также идет об императорском дворе, – авт.)…

Патриарх Исайя однажды въехал в столицу в сопровождении танцовщиц, а патриарха Исидора хронист Никифор Григора сравнивает с одним домашним нечистоплотным животным, любящим барахтаться в грязи. Относительно же патр. Иосифа II известно, что он не задумался в угоду императору Иоанну Палеологу подписаться даже под определением Флорентийского Собора.

Мы могли бы привести многие и многие другие имена из числа тех 130 (приблизительно) патриархов, которые были в Константинополе от учреждения патриаршества и до падения империи, в доказательство того, что патриаршество само по себе не предохраняет самих носителей этого высокого сана от падения и заблуждений. Патриаршество не спасло и империи от падения и покорения турками. Поэтому едва ли можно надеяться, что патриаршество и в настоящее время может спасти нас от чрезвычайных нестроений как в церковной, так и в политической жизни. Правда, бывали среди патриархов достойные носители сана, но гораздо больше таких, которых лучше скорее забыть, чем вспоминать”. В конце своей речи прот. Попов заключает:

“Поэтому, если бы у нас было возстановлено патриаршество в том виде, в каком наблюдаем его на Востоке, то оно было бы ненужною фольгой и мишурой, наростом на живом теле соборной Церкви. Я мог бы согласиться в настоящий момент только на титулярное патриаршество, в том смысле, в каком напр. св. Григорий Богослов называет патриархом своего отца, а св. Григорий Нисский Мелетия Антиохийского. Заканчивая речь, еще раз решаюсь указать, что история патриаршества в общем совсем не дает нам твердых оснований для надежды на наше исправление и обновление именно через возстановление и этого института в Русской Церкви”. 122

Мирянин П. П. Кудрявцев:

“Мы расходимся в определении взаимоотношения между началом соборным и единоличным, в составе и исполнительного органа. В то время, как вы, подчеркивая значение единоличного начала, про начало соборности говорите лишь в уступительной форме, мы, наоборот, на первый план выдвигаем начало соборности. И мы, и вы одинаково признаем, что наша Церковь разстроена и ослаблена; но в то время, как вы хотите ее лечить сверху, с головы, мы средством к уврачеванию считаем установление живой связи между пастырями и пасомыми, вовлечение в дело церковного строительства всех живых элементов церковного тела, какое бы место они ни занимали в составе тела. Ваше предначертание разсчитано на то, чтобы наверху создать такое место, какое могло бы быть использовано во благо Церкви поставленным на это место живым лицом; наше – на то, чтобы создать такую форму церковного устройства, которая бы на всех ступенях церковной лестницы способствовала проявлению живых церковных сил. Вы всю силу своих упований возлагаете на одно лицо, именно на то, какое займет возстанавливаемый вами патриарший престол. В лице будущего патриарха вы надеетесь найти и молитвенника, и печальника за Церковь и страну, и подвижника, и вождя в борьбе с антицерковными силами, и администратора, и проч., и проч., и проч. Мы не меньше вас жаждем молитвенников, подвижников и печальников за землю Русскую; но мы думаем, что сам по себе патриарший престол не обезпечивает совмещения в лице, его занимающем, столь многих и – притом – разнородных качеств, точно так же, как помещение на иных ступенях церковной лестницы не препятствует проявлению духа молитвенности, подвижничества и т. д… Перехожу к указанию тех опасений, какие связаны в моем сознании с мыслью об установлении у нас патриаршества.

Первое. Так как, на мой взгляд, патриаршество не в состоянии оправдать тех слишком широких ожиданий, какие на него возлагаются, то в недалеком будущем нам предстоит пережить крушение этих надежд, которое будет тем тягостнее, чем обширней и напряженней были надежды. Крушение церковных надежд едва ли послужит ко благу Церкви.

Во-вторых, история показывает, что в области управления, церковного, так же, как и гражданского, единоличное начало имеет тенденцию к оттеснению и даже к поглощению начала коллективного, соборного. Только тогда, когда равновесие между двумя началами обезпечено точными определениями закона, можно надеятся, что оно не будет слишком колебаться ни в ту, ни в другую сторону. К сожалению, та обстановка, в какой у нас зреет мысль о патриаршестве, не дает оснований для такой надежды. Вспомните, с каким пафосом говорят у нас про патриаршество, а когда речь заходит о соборности, пафос остывает… При такой обстановке нельзя не испытывать тревоги за то, что с учреждением патриаршества соборное начало будет мало-по-малу ослаблено и даже совсем подавлено…

Более рание каноны говорят не о патриархе, а о епископе первого престола, или первоиерархе, какого подобает почитати, яко главу, епископам каждого народа. Если мы приложим к Русской Церкви этот канон, то на основании его каждый из православных народов, живущих в пределах Российского государства, может притязать на особого первоиерарха: сколько народов – столько и первоиерархов. Позднейшие же каноны, трактующие не о первоиерархе, а о патриархе, не знают одного патриарха для Церкви, территориально совпадающей с пределами такого обширного государства, как наша Россия. Во всяком случае, для Церкви, находящейся в пределах Византийского государства, каноны утверждают четыре независимых друг от друга патриархата. О каком-либо органе, объединяющем патриархаты, находящиеся в пределах одного государства, каноны ничего не говорят; такого патриарха, какого вы учреждаете, – не для одной области, а для целого государства, – каноны не знают, и, в случае притязания какой-либо области Российского государства на учреждение в ней самостоятельного патриаршества, каноны окажутся не на вашей стороне. Между тем, не будь в Москве патриарха, простирающего свою власть на все епархии, находящиеся в пределах Российского государства, у Киева или Сибири не было бы побуждений к церковному обособлению от Москвы: ведь в составе соборного (коллективного) органа представители митрополий входят на равных основаниях. Борьба начинается там, где имеет место субординация. Средства к предупреждению борьбы в данном случае – не субординация, а координация”. 123

Протоиерей А. П. Рождественский:

“Моя православная совесть обязывает меня поведать Священному Собору те мысли, которые побуждают меня возражать против возстановления патриаршества в Русской Церкви. Эти мысли особенно укрепились во мне после талантливой речи на прошлом заседании о. архим. Илариона. Он ярко изобразил ту центростремительную силу, которая в истории Церкви Православной объединяла и спаивала отдельные части церковного тела. Сначала епархии объединились в митрополичьи округа, потом из нескольких митрополий создались диоцезы, а наконец и диоцезы поделились на патриаршие области, и каждое деление возглавлялось единым лицом. Но тут, как в речи о. Илариона, так и в речи проф. П. Д. Лапина (в Отделе), поставлена точка, тогда как в истории сила центростремительная продолжала действовать и далее. На Западе образовывался единый центр для всей Церкви, в лице Римского патриарха; этот центр признавался не только на Западе, но и на Востоке было немало голосов, принадлежавших даже святым мужам, которые гласили о Римском патриархе, как о хранителе и главе всей Церкви. То же самое центростремительное движение, какое привело к патриаршеству, завершилось и Римским папством. И что же, неужели на Востоке движение к объединению всей Церкви в единой земной главе остановилось только потому, что оно направлялось там к другому центру – к “вселенскому” патриарху нового Рима, что главою Церкви хотели почитать не римского папу, а Константинопольского патриарха? Я думаю, что нет, что на Востоке выдвинулось иное, исконное церковное начало – соборность, которое и остановило дальнейшее движение к единой главе. Я думаю, что Русской Православной Церкви суждено провести это соборное начало снизу до верху, без малейших отступлений, и тем ясно показать ложность римского папства (выделено мною, – авт.). В самом деле, ведь если стоять на точке зрения личного единоначалия в поместной Церкви, то логика требует, чтобы и над всею Церковью Православной был единый глава на земле, и все доводы в пользу патриаршества, указывающие на красоту церковную, на требования времени и проч., – всё это еще в большей мере приложимо ко всей Православной Церкви и говорит как будто, – хотя и несправедливо, – в пользу Церкви Римской. Говорят, что возглавление всей Церкви земным первосвященником невозможно потому, что влечет за собою признание его непогрешимым: вся в совокупности Церковь непогрешима, следовательно, непогрешим и ее представитель. Логика совершенно правильная, но латиняне по ней и поступают, ссылаясь на то, что если Каиафа, как “архиерей сый лету тому”, мог пророчествовать, по свидетельству евангелиста (Иоанна гл. XI ст. 51), то может пророчествовать и земной глава Церкви, хотя бы и недостойный, и его пророчество, или учение може быть непогрешимо… И вот я и опасаюсь, как бы установление патриаршества не заставило некоторые слабые души пойти дальше по наклонной плоскости и впасть в бездну папизма”. 124

Священник Л. Е. Иваницкий:

“Мне представляется, что лишь только Собор постановит, что патриаршество, как главенство в Православной Церкви, – совершившийся факт, как… пред суровым судом русской церковной истории мы, соборяне, окажемся злостными несостоятельными должниками. Ныне нашему Собору, этому духовному колоколу Св. Руси в настоящие скорбные дни, следует напрячь все свои силы, все свое разумение исключительно на то, чтобы сохранить церковное тело достойным нетленной и блаженной его Главы (т. е. Господа Иисуса Христа), по мере сил человеческих. Всего этого можно достигнуть не внешними мерами, не поставлением патриарха во что бы то ни стало, ибо патриарх не волшебная палочка, по мановению которой все должно будет преобразиться, а только путем насаждения в широком размере истинной соборности, связующей чад Церкви, без всякого внешнего посредства, узами начало-созидательной, взаимопроникновенной христианской любви – этой вековечной основы Царства Божия”. 125

Ораторов, выступавших против патриаршества, мы можем назвать пророками, поскольку всё, что ими было предсказано относительно возстановления в Русской Церкви патриаршества, сбылось до последней буквы.

Несмотря на то, что Собор все-таки выработал несколько Определений “О правах и обязанностях Патриарха” и “О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете”, где были конкретизированы объемы их власти, тут же стало ясно, что выполнимы эти определения только при нормальной церковной жизни. Даже такому стороннику патриаршества, как архиеп. Кишеневский Анастасий (Грибановский), в своем выступлении на Соборе пришлось признать: “...В какой форме будет выработано положение о правах и обязанностях патриарха, это будет зависеть от новых требований жизни, нашей государственности, наших церковно-государственных отношений, которых предрешить мы не можем”.126 Данные Определения являлись насколько смутными по формулировкам, настолько и неясными по содержанию. Ближайшие же события показали, что никакие ограничения объемов полномочий Патриарха не способны предотвратить стихийно развивающуюся тенденцию папизма, порожденную возстановленным патриаршим строем. В сознании иерархии прочно утвердилась мысль о том, что в Русской Церкви возстановлена именно единоличная форма управления.

Патриаршесто действительно не оправдало тех надежд и упований, которые на него возлагались в самых широких церковных кругах. В вопросе о возстановлении патриаршества победило простое большинтво и этот фактор стал, к сожалению, определяющим. Но как не раз бывало в истории, это пресловутое большинство горько просчиталось. Новоизбранный патриарх, как отмечает очевидец событий кн. Н. Д. Жевахов, при большевиках “пользовался только своим званием, но фактически находился в плену у жидов, не имея возможности ни в чем проявлять своей деятельности, тем меньше – влиять на характер разворачивающихся событий”. 127 Патриарх не только не спас Церковь от большевицкого террора, но и не явился гарантом ее единства. При патриаршествовании Тихона российский епископат и духовенство буквально развалились на разные толки – от украинских автокефалистов до разных обновленцев и живоцерковников. Финляндская, Польская и Грузинская церкви в одностороннем порядке объявили автокефалию. Мало того: Тихон совершил столько антиканонических деяний, что поднял протест даже среди тех, кто оставался верен ему. Это и позорный конкордат с обновленцами, и введение нового календарного стиля, и роспуск заграничного ВЦУ, и, наконец, малодушное пресмыкательство в своих “покаянных” заявлениях перед властью большевиков. Всё это Тихон делал, употребляя свою единоличную власть, предоставленную ему Поместным Собором 1917-18 гг. В результате все церковное управление сосредоточилось в руках одного лица, которым манипулировали большевики, панически боявшиеся созыва нового Поместного Собора и потому всячески сему препятствовавшие. Но разве не предостерегали против всего случившегося противники возстановления патриаршества на Поместном Соборе?

Но самое страшное, что породило собою возстановление в России патриаршества, это возникновение сергианской ереси. Не было бы у нас воскрешено патриаршество, митр. Сергий никогда бы не оказался у церковного кормила, никогда бы не возникло той глупой чехарды с “местоблюстителями” и их “заместителями”, благодаря которой Сергий захватил церковное управление в свои руки. А оказался он там только благодаря той системе передачи церковной власти, которая установилась на основе определений Поместного Собора, дававших простор для самодеятельности патр. Тихону и Местоблюстителю митр. Петру, действовавших по прямой указке большевиков, в нарушение церковных канонов (76 Апост. и 23 Антиох.). Соборность, таким образом, была вскоре полностью искоренена и от нее остались только жалкие личины – то в виде какого-то совершенно неканонического “патриаршего Синода” (и при Тихоне и при Сергии), состоявшего из специально подобранных большевиками архиереев, то в виде “архиерейского совещания” 1925 г. (этой породии на церковный Собор), утвердившего митр. Петра в должности Местоблюстителя. Все соборные институты власти пришли в ничтожество, на место выборности снова явилось назначенство, жизнь Русской Церкви как бы стала захлебываться в ожидании чего-то еще более кошмарного.

На смену Тихону явился митрополит Крутицкий Петр, имевший странный титул “Местоблюстителя Патриаршего Престола”, предусмотренный Поместным Собором в 1918 г. Этот титул еще раз показывает, насколько извращена общепринятая церковно-иерархическая терминология. В слове “местоблюститель” на первый план опять-таки выступает не народный принцип, а территориальный, в узком смысловом значении. По буквальному смыслу носитель этого титула блюдет не народ, не паству свою и даже не территорию, а пустующее место патриарха. Итак, патриарха нет, осталось только его место, престол. Это то место и призван блюсти местоблюститель. Еще более курьезно выглядит титул “Заместитель Патриаршего Местоблюстителя”, придуманный митр. Петром вопреки вообще всяким соборным постановлениям. “Заместитель Патриаршего Местоблюстителя” – это лицо, назначенное за-место того, кто блюдет пустое место. Ни о Церкви, ни о пастве речи стало-быть нет. Но и митр. Петр не явился гарантом церковного единства. При нем возник новый раскол – “григорианский”, а затем и “сергианский”. Впрочем, справедливости ради отметим, что “григориане” выступили против митр. Петра и его заместителя митр. Сергия именно по причине недовольства их единоличным управлением Церковью, нежеланием созвать Собор и т. д.

Пришедший совершенно антиканоническим путем к власти митр. Сергий явился настоящим церковным тираном. Можно думать, что лучшие чаяния патриархофилов сбылись. Сергий, между прочим, рассматривал свою власть как власть, равную патриаршей. Между патриархом, местоблюстителем и его заместителем он, в объеме их полномочий, ставил знак равенства. Поэтому всеми церковными делами он распоряжался самостоятельно, как “ответственное лицо”. В своей церковной политике он стал истинным продолжателем дела патр. Никона. По словам доктора В. Мосса, “сергианство является утонченной и парадоксальной формой папизма”. Парадоксальность сего явления заключается именно в том, что оно есть зловещий синтез двух крайностей – папоцезаризма и цезаропапизма, “ибо с одной стороны сергианство устанавливает абсолютно папистскую структуру внутри Церкви, а с другой стороны – полностью подчиняет Церковь контролю безбожного государства”. 128

И действительно, митр. Сергий особо подчеркивал свою единоличную власть в разрешении всех церковных вопросов и основывал это свое право судить и рядить по собственному произволу на решениях Поместного Собора 1917-18 гг. Тезисы своей декларации 1927 г. он базировал на высказываниях и деятельности патр. Тихона, первого, кто провозгласил лояльность Церкви по отношению к богоборческой антихристовой власти. Подражая же патр. Никону, Сергий не задумывался над тем, какими методами достигать своих целей. Используя карательный аппарат ГПУ, он физически расправился с оппозицией себе в среде иерархии и клира и вынудил остатки ее уйти в подполье, как некогда сделали старообрядцы, избегая гонений от никониан. В своих злодеяниях Сергий далеко превзошел самого Никона. Подавив и уничтожив церковную оппозицию, митр. Сергий под конец жизни достиг и вершины власти: сделался патриархом. С тех пор патриаршая власть в Московской Патриархии несет в себе элементы строжайшего папизма, коим проникнута вся ее структура сверху донизу. Исключительно на папизме отстроено все здание МП, вся ее “духовность”, ныне отражающая практику тоталитарных сект и даже кое в чем превосходящая ее. Сейчас невозможно даже оценить страшные последствия деяний Собора 1917-18 гг., – они ни с чем несоизмеримы, особенно, когда приходится признать, что патриаршая система породила столько чудовищ, отправивших в ад миллионы душ и продолжающих еще свое пагубное дело в лице сергианских “патриархов”, “иерархов” и др. разного масштаба местечковых “пап”. Вот собственно те тяжкие последствия возстановления патриаршества на Руси в 1917 г.

 

Продолжение ...


 


  наш адрес: 191014, г. Санкт-Петербург, а-я 8
   e-mail:         


Текстовое меню
Об изданииКатакомбная Церковь/ Экклезиология/ Документы/ Полемика/рецензии
АпостасияБогословие/ Старостильники/ Богослужение/ Акты Новомученников/ 
 Новости/ История/ Ссылки/ Гостевая книга/ Персоналии/

  
 


   Восстановленное в 2005г. издание Всероссийского Вестника ИПХ "РУССКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ".
Рейтинг@Mail.ru

  наш адрес:
   e-mail:          rus-orth@nm.ru



 
 
Rambler's Top100
Всероссийский Вестник Истинных Православных Христиан "Русское Православие"; Russian Orthodox , 1996-2003(c)Вячеслав Крыжановский, (издание возстановлено 20.01.2005), The Russian Catacomb Church of the True Orthodox Christians


Hosted by uCoz

 
 
 
 
Hosted by uCoz